— Не поместятся они.
— В карцере?
— На этом листе. Слишком громадный крокодил получился; а сюда еще пятнадцать фигурок надо...
— Ну, как—нибудь, а?.. А стихи сочинять вы умеете?
— Пробовал на воле — давно. Здравствуйте, гражданин начальник!
— Здорово! Продолжайте, продолжайте... Крепко! Говорю, толковый „Крокодил" будет, злой. Правильно... Продолжайте!.. Капитолина Петровна... Товарищ инспектор, вам нужно будет заново переписать эти акты об отказчиках. Я же вам указывал, что нужно в такой последовательности: „Мы, нижеподписавшиеся — начальник производственно-технической части, начальник медико-санитарной части, начальник культурно-воспитательной части..." А вы меня раньше медиков написали. Нескромно. Прошу переписать. Все пятнадцать актов.
— У нас с бумагой плохо, товарищ лейтенант.
— На такое дело нужно бумагу приберегать... А как ваша фамилия, художник?
— Ставин. Я не художник. Я бетонщик.
— Норму выполняете?
— На сто двадцать пять.
— Почему сегодня не на объекте?
— Оставлен в зоне по распоряжению гражданина майора Шурикова.
— А... Понятно, понятно... Гм...
— Я ему заявление написал насчет обуви. Никак не мог добиться сапог, а работаю на бетоне... И вот — видите?
— Новые! Товарищ майор очень отзывчивый, чуткий товарищ... В каком бараке живете, Ставин?
— В двенадцатом.
— Ко мне у вас дело? Или просто так?
— Насчет самодеятельности. Я на трубе могу...
— Инструкция вам известна?
— Известна.
— Ну вот...
Лина Артюшкина не улыбается. Она стоит возле стола и смотрит на стриженый затылок Ставина.
— У вас на темени две завитушки, — тихо говорит она. — Это к счастью.
— Пятнадцатый отказчик готов! — Ставин разгибает спину, кладет на стол карандаш. — Значит, нельзя, гражданин начальник?
— Не положено. Инструкция.
— А майор Шуриков ничего не говорил вам обо мне?
— Пока что не говорил.
— Разрешите идти, гражданин начальник? — Ставин застегнул бушлат. — До свидания, гражданин инспектор!
— Спасибо, Ставин! — успела крикнуть Лина. — Замечательный „Крокодил“ вышел, верно?
Лейтенант не отвечал. Он смотрел в окно на нескладную высокую фигуру Ставина, который шел по двору, оглядываясь — рассматривал на снегу следы от своих новеньких кирзачей.
— Неплохой „Крокодил"! — вздохнул наконец начальник культурновоспитательной части. — Д вывешивать не разрешаю. Узнают, кто его рисовал — неприятностей не оберешься... Вы, Капитолина Петровна, на нашей работе недавно, вы их не знаете, этих, из пятнадцатого барака. Политическую бдительность развивать нужно.
— А инженер Берг?
— Что — Берг?
— Работает на такой ответственной должности: завод строит. Руководит, консультирует.
— То завод, а то идеология. Тут, знаете, как навредить можно!.. Не спорьте: „Крокодил" вывешивать не будем. Разорвите его. Только аккуратно — на обратной стороне писать можно: вот вам и бумага для актов... Улыбочки не вижу, товарищ Артюшкина!
Очень тесно, жарко, накурено. Воздух сплошь состоит из старого дыма, который слежался, расслоился и набряк.
— Откройте форточку, — попросил судья и желтыми дрожащими пальцами стал скручивать новую цыгарку.
Судьи и народные заседатели плотно прижались друг к другу. Перед ними, на маленьком столике две стопы серых папок. Слева — уже прошедшие дела; справа — те, что предстоит еще рассмотреть. Посредине, перед судьей — дело Берга.
Секретарь суда — толстенькая рыженькая девчушка с удивительно розовыми руками; она прилежно пишет, торопится, не поспевает — служит в суде совсем недавно, и так боится, что ее выгонят с этой первой в ее жизни работы. Если Выгонят — ужас! — дома совсем нечего будет есть. И еще: ей всегда немного страшно во время суда. Не от того страшно, что судят преступников — раз преступники, значит, так им и надо. А от того страшно, что судья Иван Михайлович во время процесса часто делается сам не свой — как-то неестественно морщится; голос его начинает трещать, повизгивать, а на иссохших щеках проступают красные паутинки.
Сегодня с утра выездная сессия рассмотрела уже четырнадцать дел. До вечера — еще три дела! Самых сложных.
— А если в следующий раз не найдете более просторной комнаты, мы сюда не приедем, так и знайте! — кричит судья коменданту лагпункта. — Для вас это, может быть, вполне приличный кабинет, а для суда — конура! Хоть в этом можно уважать судью?.. Да откройте же форточку пошире!.. Свидетель Ставин, вы знакомы с подсудимым Бергом?