— Я?.. Знаком... Конечно.
Поймав взгляд Берга, Ставин коротко кивает ему.
Бергу приятно смотреть на розовые локти секретарши; давным-давно не видел такую здоровенькую девчонку.
— Где познакомились? Когда?
— Мы случайно на пересылке вместе оказались. Это еще в самом начале войны было... Он как-то услышал мою фамилию, подошел и сказал, что знал на Колыме моего отца. Они там дружили. Сказал, что отец умер у него на руках.
Судья, подперев ладонью подбородок, внимательно разглядывает стоящего перед ним молодого человека.
„Гадина... — думает судья. — Прохвост... Откуда такие берутся? Конечно, спасает свою шкуру, мерзавец...“
Лицо у Ставина продолговатое; возле губ юношеский прыщик. Большие серые глаза глядят испуганно.
— Ну-ну!.. Рассказывайте дальше, свидетель. Вы, конечно, подтверждаете показания, данные вами на предварительном следствии?
— Какое предварительное?.. Я не знаю...
Берг воспринимает не смысл слов, а тон, каким Ставин их произносит. Берг поворачивает голову и с интересом начинает слушать свидетеля.
— Свидетель Ставин, не отрывайте у. суда время. Давали показания об антисоветской агитации подсудимого Берга?
— Мы просто беседовали с гражданином майором. Он просто спрашивал меня, вот и все...
— Спрашивал или допрашивал?
— Какая разница?.. Ну, сначала мы разговаривали о всяком... Вообще-то, я там, конечно, подписывал... Только я даже и не думал, что... Нет, я добровольно подписывал! Верно, гражданин начальник?
Майор Шуриков скромно присел на диванчике возле самой двери, за спиной старика-конвоира.
Берг, сидя, наклоняется вперед, слегка отодвигает плечом конвоира и в упор глядит на Шурикова.
Шуриков чистит ногти обломанной спичкой.
— „Я подписывал!" — передразнивает судья, гримасничая. — Здесь сказано,с предельной ясностью: „В моем присутствии Берг активно восхвалял гитлеровскую армию, сомневался в возможности нашей скорой победы над коварным врагом и вел пораженческую агитацию, выражавшуюся в том, что высоко оценивал боевую мощь фашистских танков. Кроме того, Берг восхвалял продуктивность капиталистического сельского хозяйства. Например, голландская корова Красавица Эльза..." В общем, тут все в таком вот духе. Подписывали вы это, Ставин?
— Не знаю... То есть, там же стоит моя подпись. Значит...
— Значит, вы понимаете, свидетель Ставин... — судья старается говорить как можно спокойнее, но пальцы резко постукивают по бумагам. — Вы понимаете, что эти ваши показания могут повлиять на судьбу человека, на руках которого умер ваш отец?
— Видите ли, — объясняет Ставин, — я тут сижу по постановлению Особого Совещания, и на суде никогда раньше не был... Видите ли, меня приговорили без суда... Я не мог себе представить, что те вопросы, которые гражданин майор...
— Ты мне тут ваньку не валяй! — судья вдруг озверел и кулаком стучит по столу. — Отвечайте суду: давали показания на предварительном следствии? Добровольно?
— Да.
— Еще раз спрашиваю: добровольно?
— Да... Понимаете, гражданин судья, — Ставин озирается; он ищет поддержку у окружающих, но никто не глядит на него. — Ведь тут же нет ничего такого... Ну, сидели мы во время дождика и болтали про войну; и он сказал, что у немцев сильные танки... Что ж тут такого — по-моему, врага надо оценивать по-настоящему. И про коров тоже... Он ведь не говорил, что Красавица Эльза лучше наших советских; он говорил, что она дает много молока. Вот что он говорил.
— Подсудимый, есть вопросы к свидетелю?
— Есть.
Берг вскакивает, как раскрученная пружина. Маленький, с приплюснутым носом, он похож на боксера в легчайшем весе. Две недели заключения в подземном изоляторе даром не прошли — лицо пожелтело, веки опухли, покраснели. Он одергивает черную телогрейку, расправляет плечи. Всем корпусом поворачивается к Ставину: у Берга, вообще такая манера — разговаривать, глядя прямо в лицо.
— Скажите, свидетель, кто, кроме вас, присутствовал при этих моих разговорах о танках?
— Не помню... Рядом, конечно, кто-то сидел... Нет, не помню.
— А, может быть, кроме нас с вами там никого и не было?
— Может быть. Не знаю.
— Ни одного человека не можете припомнить?
— Сейчас не могу.
— А когда я рассказывал о моих заграничных командировках — слышал это кто-нибудь, кроме вас?
— Там, кажется... Нет, не помню.
— Плохая же у вас память, Ставин! — вмешивается судья.