— Да, наверное...
—Больше нет у меня вопросов! — Берг плюхается на свою скамейку.
Судья перешептывается с членами суда. Один из них — мужчина с изуродованной верхней губой, с яркими нашивками за ранение и контузию, спрашивает:
— Скажите, товарищ... то есть, свидетель: обвиняемый, то есть, инженер Берг рассказывал вам еще что-нибудь о своих заграничных приключениях?
— Да, конечно! Он рассказывал, как его товарищ Орджоникидзе... Ну, в общем, нарком Орджоникидзе командировал в Америку. И там подсудимый Берг работал на разных работах — от простого крановщика до главного инженера, включительно. Практиковался там. И так здорово напрактиковался, что американцы предложили ему остаться там насовсем. Громадную зарплату предлагали.
— Ну-ну...
— А он сказал, что согласен остаться в Америке при одном условии.
— При каком же?
— Вы послушайте! При таком условии, чтобы там была Октябрьская революция. Здорово он их разыграл, верно?
— Садитесь, свидетель. Подсудимый, вам предоставляется слово для защиты. '
Берг встал. Теперь у него вид был смертельно усталый. Помолчал, поскреб пятерней давно не бритую щеку, и как будто в атаку бросился. Заговорил быстро, пронзительно, от волнения подчеркивая букву „ч“.
— Ччепуха, ччепуха! Все ложь, ложь и ложь! Ниччего, никому я не рассказывал ни про Америку, ни про коров, ни про танки. Это все служебные выдумки майора Шурикова. Все придумано от первого до последнего слова. Придумано, как видите, плохо и, простите, глупо! Почему против меня выставлен только один свидетель? Почему вы приняли к производству это дело, гражданин судья? Это же чепуха!.. Можно, конечно, спросить: а для чего это сделано? Разве у нас с майором Шуриковым личные счеты?.. Нет у меня с ним личных счетов и быть не может. Я инженер, технический консультант огромного строительства, имеющего оборонное значение, а Шуриков... Ну, вы сами, наверное, знаете кто такой Шуриков. Придумано это для того, чтобы задержать меня в лагере. Шурикову сверху дали такую команду, вот он и старается. Но плохо старается. Отвратительно работает. Хотя бы двух свидетелей выставил. Так ведь не нашел двух!.. А, скорее всего, второго свидетеля вы, гражданин начальник оперативно-чекистской части, не желаете выставить напоказ. Бережете своих сексотов — кадры свои оберегаете, так?.. Но если против меня свидетельствует один-единственный неразумный щенок сопливый, которого чем-то подкупили, то я утверждаю: все его показания, от первого до последнего слова — ложь! Ложь, клевета и провокация!.. И, кроме того, вредительство. Да, я заключенный, но я строю здесь важнейший объект. А Шуриков снял меня с работы, посадил в следственный изолятор на том, дескать, основании, что начальником строительного треста является мой бывший студент. Дескать, я вступаю в недозволенные отношения с вольнонаемным. Это не просто клевета — это форменное безобразие! Это вредит общему делу нашей скорейшей победы над врагом, над фашизмом. Все! Я кончил, гражданин судья.
Берг закашлялся; стал утирать рот рукавом телогрейки.
— Суд остается для совещания. Прошу освободить помещение! — объявил судья.
— Сейчас, сейчас... Секундочку! — пискнула секретарша. — Вот, только допишу последние слова...
И даже забрызгала чернилами написанное.
С одной стороны, конечно, липкая история. Но, с другой стороны — красота: уже третий раз оставляют в зоне! Отдыхай зэка Ставин от виброрейки. А в бригаде, наверное, думают... Пусть думают — вслух никто не скажет, о таких вещах громко не говорят. Пусть думают. Я-то ведь не стукач, и ни в чем не виноват. Хоть у самого Берга спросите — он объяснил бы, что я ничего такого не сделал. Тут кто-то другой сработал. Вот, хоть убей, не могу вспомнить: кто там еще сидел под вагоном, рядом с нами?.. Берг назвал меня сопливым щенком — пусть! Он свою шкуру спасал, от нового срока уходил — тут ругай кого хочешь самыми распоследними словами!..
Третий раз оставляют в зоне. Гуляй, Ставин, береги свое драгоценное. Нарядчик объявил: „По распоряжению культурно-воспитательной части". В бригаде кто-то усмехнулся, гад!..
А, действительно, почему меня в КВЧ вызвали?
В клубе неприбрано. Занавес оборван. „Задник" прямо на стене писан: речка, лебеди плавают, рожь желтеет, самолеты летают. Чеховского „Медведя“ в такой декорации играли. И вечно тут нетоплено. Известка на стенах сырая — посинела, облупилась.
— Фамилия?
— Ставин.
— Барак?
— Двенадцатый.
— Топай к начальнику. Кличет.
Не забыть бы подстрелить у начальника старую газетку — курить не из чего. А уж если две — одну бригадиру в подарочек.