И снова тачки скрипят по трапам.
И снова завывают виброрейки.
— Давайте, хлопчики! Давайте, родненькие!
Не торопитесь, Александр Николаевич, — надо все по совести сделать...
Руки одеревенели, пальцы отекли до синевы.
Работаю не хуже других. Сам знаю — хорошо работаю, стыдиться нечего... А вот Шурикова боюсь. Боюсь Шурикова! Как подумаю о сегодняшней глупости — виброрейка спотыкается, через крохотный камешек не перетащить рельсу... Боюсь, боюсь... Очень боюсь! Шуриков не забыл про меня — он мне тот суд с радостью припомнит.
А пусть припоминает. Пусть. И чего это я психую?.. Ведь работаю-то хорошо! Можно сказать, отлично работаю...
Шабаш! Теперь законно — шабаш!.. Чуть подправил лопатой; счистил раствор с мотора и с рельсы.
Ноги дрожат, как после поноса.
Вся бригада — еле-еле — потащилась на поверку.
Еще пять километров до лагеря топать.
Батька толканул меня в плечо: „За Родину! За Ста!..“
Валий, валяй, Скиба, — ничего не боюсь.
Солнце спустилось за рощу, и полторы тысячи работяг стоят в тени.
За открытыми воротами лают кобели.
— Перва пятерка, выходи!.. Втора пятерка!.. Третя!.. Четверта!.. Пята!..
Начальнику оперативно-чекистской части лагпункта № 3 гражданину майору Шурикову.
Сегодня, во время работы на объекте, бетонщики из сто двенадцатой бригады — заключенные Ставин и Скиба, имея в виду враждебную пропаганду, выкрикивали комические лозунги, издеваясь над фамилией самого дорогого и любимого человека — гения всех времен и всех народов.
Источник
Новосибирск 1947—1995
Татьяна Мушат
СКАЗКА ДЛЯ ТРЕХЛЕТНЕГО ВНУКА
Жил-был однажды мальчик. Он очень хотел летать. Хотел сверху посмотреть, как все красиво. Но он не умел летать. Он умел бегать, прыгать, даже через веревочку, как большие девочки, а вот летать не мог.
Он видел, что многие летают. Бабочки, например. Как-то раз поймал мальчик красивую красно-желто-черную бабочку и попросил, чтобы она повозила его на своих больших крылышках. Бабочка согласилась. Она была очень добрая. Но не успел мальчик забраться к ней на крылья, как вся пыльца с крылышек осыпалась, и бабочка не смогла даже взлететь.
— Отнеси меня на травку, — попросила она. — А я скажу, кто может тебе помочь. Попроси стрекозу. У нее крылья больше.
Поймал мальчик стрекозу. Крылья у нее были большие, прозрачные, жесткие и, наверное, сильные. И попросил ее, чтобы та повозила его на своих крыльях. Но не успел он забраться на них, как одно крыло хрустнуло и поломалось. Стрекоза взглянула на мальчика, не оборачиваясь, потому что она могла смотреть вокруг, не оборачиваясь, и сказала:
— Трудно помочь твоему горю, но я хочу, чтобы ты отнес меня вон к тому красивому цветку. Может, он меня вылечит. А ты к птице ступай со своей просьбой.
Не мог мальчик поймать птицу. Как ни старался, не получалось. Он даже научился просыпаться и вставать рано-рано и выходить из дома, когда на траве еще лежит блестящая роса и все птицы вокруг громко поют, радуясь солнцу. И вот однажды к нему подлетела очень красивая птичка с красной грудкой и спросила, почему он такой грустный, когда вокруг так весело.
— Потому, что я хочу летать, как ты.
— Ты не можешь. У тебя нет крыльев.
— А ты повози Меня на своих крыльях, пожалуйста.
— Нет, нет, ты очень тяжелый... Ты сделаешь мне больно, не нарочно, конечно. Но постой, постой... Я слышала, что люди могут научиться летать. Да, я определенно слышала это... У людей нет крыльев, но у них есть большой ум. Они могут всему научиться. Или придумать что-нибудь интересное. Разве ты не видел громадных железных птиц, которых придумал человек? Вот я, как ни стараюсь, не понимаю, почему они летают — крыльями не машут, а летят. А человек понимает. Потому что у него есть большой ум... И у тебя есть ум, хоть и нет крыльев. Учись и всему научишься... даже летать. Конечно, даже летать... А земля сверху такая красивая...
Я. Хочешь, я расскажу тебе о своем городе?
Он. Он в России?
Я. Да... там. В Сибири.
Он. А который там теперь час?
Я. Там уже завтрашнее утро.
Он. А год?
Я. Тот же самый, что и здесь. А то, что я хочу тебе рассказать, было со мной очень давно, почти полвека тому назад.