И когда мы вывалились толпой на высокое магазинное крылечко, зажимая в еще холодных от страха и смущения руках приобретенную бутылку, следом за нами размеренным шагом вышел деревенский парень с бутылкой, открыл ее тут же, на крылечке, стукнув ладонью по дну, запрокинул голову, задрал бутылку, вылил в себя всю водку, не прерываясь, выбросил пустую бутылку через плечо, не оборачиваясь, тем же размеренным шагом спустился с крыльца и ушел.
Наше учение только начиналось. Этот наглядный урок казался верхом совершенства.
Я. Деда молодой был очень красивый.
Он. Он и сейчас красивый.
Я. Да и я была не страшная.
Он. Родной человек не может быть страшным.
Диалог с пятилетним внуком.
Это была еще не любовь, но что-то очень похожее на нее. Стоял погожий день поздней осени. Неряшливые мокрые поля ждали снега, а вместо него выглянуло солнце, окрасив все вокруг неожиданной радостью. Темно-синие рваные тучи засветились нежно-розовым. Пролетели утки запоздалым, нестройным караваном, все время сбиваясь в кучку.
Мы копнили солому. Надо было собрать небольшой стог, потом парень, самый ловкий и умелый, забирался наверх, а каждый из нас подавал ему солому на вилах. Он ее раскладывал, как надо, уминал, вершил стог и скатывался с него на зависть нам. Так вот, вопреки всякой очередности, солому парень брал первой у нее, и каждый раз первой у нее. И если разрешал покататься с еще незавершенного стога, то, прежде всего, разрешал ей.
Да, это было очень похоже на любовь.
Все, как по правде
Ни до, ни после я не бегала так быстро. Мы давно уже свернули с дороги. Ночь была лунной — на дороге, как на ладони. Поля, перелески, опять поля, какие-то кусты, похоже, малина... Я бы давно свалилась, если бы кто-нибудь из парней не хватал меня время от времени за руку и не тащил за собой. Наконец, и парни выдохлись. Мы все свалились ничком в какие-то поросшие травой кочки, боясь пошевелиться, чтобы не выдать себя. Покров, сплетенный из лунных бликов и длинных теней, был явно ненадежным.
А началось все так спокойно. В деревне были танцы. Пошли и мы. Танцы как танцы — гармонист играет, девчата танцуют, парни стоят. То ли наши парни неудачно пригласили кого-то из деревенских девчат, то ли деревенские — наших, не знаю, но все случилось очень быстро, и я услыхала: „Бежим!“ И мы побежали.
Хорошо, что убежали, и что спрятались — хорошо. А потом еще долго лежали, прислушиваясь к ночным шорохам. Луна обманным светом заливала поля. Холодало. Видно, к рассвету. Страх еще жил клубочком где-то в пупке. Что ни говори, а, и правда, страшно, когда за тобой гонятся. Да еще с ножом. Но не лежать же здесь до зари... Пора уходить.
Нельзя, чтобы все перестреляли всех.
А то кто же останется? Один голый глобус только...
Из высказываний пятилетнего внука.
Лекцию конспектировали только двое-трое сидящих за первым столом. В общем-то, этого было вполне достаточно для истории и для экзаменов. Преподаватель очень оживленно что-то бубнил себе под нос, время от времени оборачиваясь лицом к аудитории, а, в основном, стоял к ней затылком и рисовал картинки непосредственно перед собой, потом все стирал, отступал на шаг вправо или влево и начинал рисовать снова прямо перед собой, затем опять стирал и так далее. В результате, желающим смотреть и слушать всегда были видны чистая часть доски и затылок обращающегося к ней лектора.
Но аудитория не скучала. Ее захлестывала морская стихия. Вокруг тонули и всплывали корабли величиной в одну, две, три и четыре клеточки. Морской бой кипел страстями. Жалко, но нам никто не объяснил тогда, да, может, тогда бы мы и не поняли этого, что роторы и дивиргенции, возникшие в разгоряченном мозгу Максвелла, это тоже страсти, потому что, может, и нет никаких роторов в природе, а есть только жгучее желание объяснить ее сложности. Правда, если „приравнять к нулю“, как предложил наш майор на своей лекции, то, может, все и образуется.
Сколько раз я буду говорить, чтобы ты не пила из моей чашки. У тебя микробы... Ну ладно, так и быть, пей.
Из высказываний пятилетнего внука.
Ты сама не вали дурака.
Из высказываний пятилетнего внука.
Парни держались стайкой. Предстоял медосмотр перед обязательной военной службой. Никому не хотелось идти к врачу первым, хоть это и был всего лишь окулист.