— Вы тоже так думаете?
— Посмотри на дорожки. Лишайники между плит. Взгляни на стены домов. Когда их красили в последний раз? Обрати внимание на детскую площадку — она заросла крапивой. Сомнений нет — эта цивилизация переживает упадок.
— Но как же тогда их достижения? — спросил Удалов.
— Достижения... а ты уверен, что это достижения современные, а не успехи вчерашнего дня?
Удалов не был уверен.
Автобус остановился у ворот кладбища. Ворота были приоткрыты. Туристам велели слезать и расписаться в книжечке кавказца. Каждый должен будет возместить агенству „Голден гууз“ десять долларов в рублевом эквиваленте за посещение кладбища и ознакомление с родными могилами.
Расписывались без споров, каждый думал: „Черта с два я тебе отдам эти деньги, грабитель проклятый!"
У ворот стоял сторож в черном фраке и конической шляпе.
— Из какого года прибыли, граждане? — спросил он, блеснув глазом из-под конической шляпы.
— Разве не видишь? — озлобилась Чикита, задергав красными губами. — Плановая группа.
— В списке нету, — сказал сторож.
— А разве не всем сюда можно входить? — спросил Удалов.
По дорожке навстречу шла местная семья, все в шляпах, очках, с корзинками опят.
— Как грибы, попадаются? — спросил отставник.
Местные поспешили прочь напрямик, сквозь кусты.
— Чего они? — удивился отставник.
— Испугались разоблачения, — объяснил сторож. — Грибы у нас остались только ядовитые. Их преступники собирают... чтобы от лишних ртов избавляться. — Он, наконец, нашел что-то в своей книге: — Туристы из прошлого только в организованном порядке в составе групп с сопровождающими... — Оказывается, он отыскал в своей черной потрепанной книге именно группу из Великого Гусляра образца 1996 года. Правда, что удивило Удалова — отыскал он ее не в конце, а где-то в недрах книги — и до и после их списка шли другие фамилии, другие группы. Можно было подумать, что гуслярцев в книгу записали заранее. Минц тоже обратил на это внимание.
— Возможно, все предопределено, — сказал он тихо, — только мы с тобой остаемся лопухами.
Столь крепкое словцо для Минца —исключение. Но он тоже оказался взволнован и если бы...
— Если бы не встреча с информантом, — произнес он грустно, — никогда бы на кладбище не поперся.
Эти слова примирили с ним Удалова.
Первой шла Чикита. Она повторяла:
— Участок тридцать четыре и далее до тридцать восьмого, второй поворот налево, а оттуда направо до большой аллеи.
К счастью, день был приятным, не жарким, солнце катилось к закату, золотые косые лучи резали редкую жухлую листву и замирали на верхушках крестов и звезд. Сначала от запустения и подурневшей природы, кладбище показалось Удалову незнакомым, но оказалось — это свое, родное, городское кладбище, засеянное предками, только бестолково разросшееся за последние сто лет.
Через двадцать минут они перешли к погребениям начала двадцать первого века.
Здесь стояли мертвые дубы и чуть живые осинки.
Но в целом царило пренебрежение к покойникам, словно некому было заходить сюда с цветами или просто посидеть... Удалов миновал ряд незнакомых могил и вдруг ощутил болезненный удар молнии!
Он стоял над небольшой каменной, серой, гранитной плитой. На ней
было вырезано имя:
„Удалов Максим Корнелиевич".
А чуть дальше — как взгляд метнулся! — словно за грибами пошел Удалов, чуть дальше рядом две могилы:
„Удалова Ксения Сергеевна".
„Ложкин Николай".
Нет, тут я должен быть!
А неподалеку кто-то завопил как изрезанный — это был отставной полковник ДОСААФ.
— Брат мой! — кричал он. — Братишка Василий!. На кого ты меня оставил!
Этот крик заставил Удалова отрезветь и прийти в себя.
Ничего особенного, сказал он себе. На самом деле Ксения жива и я к ней вернусь... Но где же место моего погребения? Что случилось со мной?
— Простите, — Минц обратился к сторожу. — Вы не посмотрите в своем списке, есть ли здесь моя могила? Меня зовут Минцем, профессор Минц Лев Христофорович.
— Не может быть! — откликнулся сторож. — Неужели мне довелось лично лицезреть нашего знаменитого земляка? Разрешите пожать вашу руку!
Сторож снял коническую шляпу и склонился к руке Минца. Тот смутился, руку вырвал, вдруг испугавшись, что сторож вздумает ее поцеловать.
— Ну как можно! — отвечал он, багровея. — Я же обыкновенный естествоиспытатель. Ничем не более великий, чем Павлов или Менделеев.
На звук взволнованного голоса шоп-туристы оборачивались, отрываясь от поиска собственных могил.