Откуда она знает, как меня зовут? Неужели это все Миша? Глупый, глупый Миша, ты попал в руки к провокаторше из будущего.
— Не отворачивайтесь, Корнелий Иванович! Я и мои подруги — детища высокой цивилизации, не вашему пещерному уровню чета. Даже в копиях мы дадим сто очков вперед самой раскрасивой вашей красавице! И учтите, ваш Миша будет со мной счастлив и я рожу ему немало детей — сколько он захочет. У меня внутри все для этого предусмотрено.
— Вот так-то, Корнелий Иванович, — сказал Миша. — Приглашаю вас завтра на свадьбу.
— Миша!
— Вот именно. Из агентства я позвонил Марии Тихоновне, нашей директорше загса домой. Она сказала, что к двенадцати нас ждет.
— Не может быть, — удивился Удалов. — Должен быть проверочный срок!
— Мария Тихоновна меня уже пятнадцать лет мечтает на ком-нибудь женить и образумить. Станет ли она рисковать проверочным сроком?
— А документы?
— А документы существуют для того, чтобы их исправлять.
— Адье, — сказала Галочка и умудрилась лизнуть Удалова в щечку. Язык у нее оказался в меру шершавым и в меру мокрым... А черт их знает, может и рожать будут... породу нам улучшат.
— Мы в вашем Гусляре породу улучшим! — крикнула Галочка, обернувшись на ходу. ;—Хватит рожать кривоногих!
— Это у кого кривоногие? — произнес Удалов.
Подумал: у Максимки ноги как ноги, и вообще, у них в семье никто не жаловался. Может, коротковаты немного...
Удалов пошел домой.
У Минца горел свет. Перед подъездом в кустах таилось два воина в черных чулках на рожах, но Удалов не стал их замечать. Только сказал им:
— Спокойной ночи, ребята.
Те кашлянули в ответ, в разговор вступать им было не положено.
Удалов пошел спать — все равно в темноте трофеи на дворе не испытаешь. А завтра могут и конфисковать. Так что Удалов тщательно запрятал шарики и мячики в нижний ящик максимкиного письменного стола, которым сын ни разу не пользовался с тех пор, как кончил школу.
На столе стояла тарелка, кружка простокваши и лежала записка:
„Котлеты в холодильнике. Ушибла ногу о колокольню. К.“
Удалов решил было, что жена пошутила. Когда ложился, Ксения заворочалась, забормотала во сне. Он спросил:
— Ас ногой что?
— Хотела напрямик полететь в молочный, — сонно ответила Ксения. — Не рассчитала. Хоть не упала и то слава богу.
— И то слава богу, — согласился с Ксенией Корнелий.
В доме царила тишина, во всем мире царила тишина, только слышно было как далеко и таинственно прогреваются танковые моторы, как дышат в кустах и на крыше сотрудники Академии наук, а снизу, из кабинета Минца, доносятся голоса. Идет совещание...
Утром все обошлось.
Минцу каким-то образом удалось уговорить президента и сотрудников покинуть город, или затаиться так, что их не стало слышно и видно.
Правда, Удалов проспал и если техника двигалась по улицам до десяти утра, он мог ее пропустить.
В одиннадцать он встал, покормился из кухонного комбайна, к которому уже стал привыкать, потом спустился к Минцу, рассказать и послушать.
Минц встретил его в халате. Он тоже не спал ночью, уговаривал президента потерпеть, не принимать мер, потому что сегодня вот-вот все должно решиться.
Минц спросил:
— Что же ты свои трофеи из будущего не притащил? Может, испытаем?
— Не хотел при Ксении. А вдруг там девушка?
— Если девушка, отдашь Ксении, пускай на рынок снесет.
— Стыдно девушками торговать. Среди них такие интеллигентные встречаются! — возразил Удалов.
И Удалов рассказал Минцу о вчерашней беседе с Мишей и о приглашении на свадьбу.
— Во сколько? — встревожился Минц.
— В двенадцать.
— Тогда я предлагаю тебе, Корнелий, не спешить с игрушками и трофеями. Сходим на свадьбу, посмотрим, как она пройдет. У меня с ней связаны особые ожидания.
— Черный костюм надевать? — спросил Удалов.
— Не думаю. Мише, наверное, будет приятнее, если свадьба пройдет в непринужденной обстановке.
Так, не переодевшись, они пошли к загсу, чтобы присутствовать на торжестве.
Удалову ясно было , что Минц не случайно повел его на свадьбу. Эта свадьба была связана с тайнами и ночными перемещениями войск в районе Гусляра. Поэтому он спросил напрямик:
— Лев, что вы решили с президентом?
— По моим расчетам через час все утрясется, — сказал Минц. — И если я прав, то все наши попытки воспользоваться путешествием во времени в интересах государства или человечества бессмысленны.