В задних рядах кто-то хихикнул. Стало уже так душно, что хотелось скорее перейти в просторную церковь или за свадебный стол.
— Тогда я вас попрошу поставить свои подписи под этим документом, — попросила Мария Тихоновна, широко улыбаясь.
Гаврилов предоставил право сделать это своей невесте.
— А можно я сразу напишу — Гаврилова? — спросила та.
Часы над головой Марии Тихоновны, которые занимали теперь место часто сменявших друг дружку портретов разных государственных деятелей прошлого, пробили один раз.
И тут девушка Рабинович, такая красивая и воздушная, сказала:
— Ах, мне дурно... не надо...
И на глазах она стала съеживаться, уменьшаться, но не так как раньше, когда надувная девушка превращалась в мячик, а как-то более грустно и натуралистично — из нее словно и на самом деле выпускали воздух, оставляя лишь шкурку. А нет ничего более ничтожного и прискорбного, чем шкурка красивой девушки ростом в метр восемьдесят.
— Ты что, погоди! — закричал Гаврилов. — Да вы здесь все с ума посходили!
Расталкивая зрителей Минц рванулся к девушке, но не помогал, а только снимал эту трагедию на пленку.
— Мама! — закричал Гаврилов. — Верни мне невесту. Я люблю ее!
— Не надо было выбирать девушку с такой фамилией, — ответила мама, глядя в пол. Она была человеком старых реакционных взглядов.
Миша Стендаль, заподозрив неладное, вцепился в руку своей невесты и крикнул ей:
— Бежим отсюда!
— Куда бежать? — зарыдала невеста. — Мы с тобой жертвы гадкой политики!
И дрожащим пальчиком она показала на вторую длинноногую блондинку — невесту, которая покорно упала и превратилась в тряпочку с белыми волосами. Лишь ее туфли, купленные утром в Гусляре, да белое подвенечное платье, вытащенное из семейного шкафа, остались нетронутыми этим ужасным превращением.
Ноги бритого жениха подкосились и он упал на колени перед своей несбывшейся женой.
Этого и следовало ожидать, думал Удалов. Наверно и Минц догадался о том, что все подарки из будущего — не более как фикция. Они получили от нас то, что хотели, и не пожелали делиться с прошлым слишком передовыми для него технологиями. Ясный исторический эгоизм, можно сказать цинизм, столь свойственный любой развитой цивилизации. Но почему я, со всем моим житейским и космическим опытом, при всем моем незаурядном уме так и не смог догадаться, что же надо от нас будущему? В чем беда нашего времени? Мы — время неопределенности. Мы не знаем, от чего избавились и не знаем, к какому берегу пристать. Даже не исключено, что к берегу, от которого мы отплыли, нас тянет еще сильнее, чем в открытое бурное море. Мы и в будущее отправлялись, клюнув на привычное название шоп-туризм, что значит — можно обарахлиться. А чем обарахляться, мы и не знали, не думали об этом. И решали -проблемы по мере их поступления. Подкинули нам девиц, взяли девиц и стали придумывать — к какой койке их приспособить. Пожертвовали нам слона, взяли слона. Даже с будущим мы общаемся на авось. Так заслуживаем ли мы снисхождения? Ведь даже я, человек в принципе честный и бескорыстный, так и не удосужился проверить, что хранится в шариках и мячиках, полученных в будущем; Я откладывал эту процедуру, якобы боясь, что там окажется слон и крокодил и он повредит мне мебель и обстановку, хотя никто не мешал мне выйти для испытаний во двор. На самом-то деле я боялся неожиданности. Я боялся получить девушку или женщину средних лет, в которую я влюблюсь или которая влюбится в меня, я боялся получить какие-нибудь роковые яйца или нечто невообразимое, что принесет нашей планете чесотку или кариес. Но почему я должен ждать чесотку от собственных внуков? Ведь летала надо мной на рынке родственница, ведь вошел в комиссию мой правнук! Зачем он станет делать нам гадости? Гадостей он не сделает, но и помогать не будет. Мы, русские люди, предками только гордимся.
Удалов задумался глубоко и, как всегда, не во время. Пока он витал в облаках, погибла и Галочка — чего и следовало ожидать. Затем из-за окна донеслись крики и те, кто были ближе к окну и смогли выглянуть наружу, сообщили, что даже могучий слон превратился в серую шкуру. И ребятишки начали резать шкуру и растаскивать по домам, но тут, как Удалов узнал потом, из-за угла выскочили люди в черных чулках на рожах и унесли шкуру слона в свой танк, который таился в кустах.
Ну что ж, вздохнул Удалов, стараясь не слушать страшных криков и причитаний толпы. Он решил увести рыдающего Мишу Стендаля, который только что потерял счастье и смысл жизни.