Он сделал шаг к корреспонденту и даже протянул руку, но сказать ничего не успел.
— О, боже! — раздался чей-то возглас.
Но возгласом не остановишь неизбежности.
Миша Стендаль начал съеживаться, уменьшаться и через несколько секунд обнаружилось, что Удалов смотрит на лежащий возле его ног вполне приличный черный костюм, рубашку, галстук. Десантники из окружения президента уже прибежали с лопаткой и ванной-носилками для переноски сильно кровоточащих тел. На эти носилки они положили одежду Миши, Гаврилова и бритого жениха — из чего следует догадаться, что пока Удалов глазел на гибель Миши Стендаля, остальные женихи тоже исчезли.
— Это выше моего понимания, — сказал Удалов. — Куда выше.
Вокруг выли, кричали и ругались родственники. Требовали прокурора и намеревались жаловаться в газету.
Удалов же пробился к Минцу, который как раз кончил снимать свой фильм. Он засунул камеру в сумку, что висела на плече и пошел к президенту, который тоже закончил съемки и отступал, пробиваясь сквозь толпу к выходу. Путь ему прокладывали могучие десантники с носилками-ваннами, в которых было на удивление мало жидкости — лишь одежда да пустые оболочки бывших молодоженов.
А когда все вышли на улицу, то Удалов увидел, что теперь и оболочки постепенно начали исчезать, словно испарялись. И хоть президент приказал взять на анализ одежду погибших, ясно было, что он не надеется и этим поживиться ради науки.
— Пленку отдашь? — спросил президент, когда они уже стояли на свободе под августовским, одновременно жгучим и прохладным солнцем.
— Сам сначала просмотрю, — сказал Минц.
— Только копий не снимать, — приказал президент.
— Ты думаешь, что все забудется?
— И скоро, — ответил президент.
Он снял черный лохматый парик и вытер им потное лицо.
— Мы, русские, ленивы и нелюбопытны, как сказал наш славный поэт.
— А как же матери? — вмешался Удалов. — Друзья, родственники! Я так наивно поверил кладбищенскому сторожу, что они не желают нам зла...
— Никто не желает нам зла! — крикнул Минц. — Неужели ты ничего не понял?
— Я понял, что произошло убийство! — громко возразил Удалов.
— Тише, тише, — постарался успокоить друзей президент Академии. Голос его звучал глухо, потому что он стаскивал через голову цыганскую юбку. — Трагедия — тоже понятие субъективное. Минцу кажется, что трагедии нет, а Удалову кажется, что трагедия есть. Я же, как истинный ученый и государственный деятель, рассуждаю над тем, как компенсировать результаты трагедии. То есть примирить ваши несовместимые точки зрения — трагедия была и ее не было. Вам понятен ход моих мыслей?
— И что же ты намерен для этого сделать, Толя? — спросил Минц.
— Уехать. Ты прав, Лев, ты прав, — согласился президент, — я просто уеду отсюда и увезу с собой тайну.
— Значит, ты поверил, что заговора против нас не было? Что это попытка разрешить их собственные проблемы?..
— Если они для этого могли убить наших парней, — не выдержал Удалов, — значит, они наши враги!
— Погодите, Удалов! — рассердился президент. — Дайте мне уехать.
— От ответственности?
— Минц, уведи этого маньяка!
— Уведу, если ты поклянешься мне, что никто в городе не пострадает.
— Я не буду проводить конфискаций, — усмехнулся президент. — И ты знаешь, почему!
И Удалов с горечью догадался — почему. Да потому, что никаких предметов и покупок из будущего уже нет, не существует, они растворились в воздухе.
— И ты не боишься, что в нас вживили жучки, что нас отравили вирусом шпионажа? — Минц ехидно усмехался.
— Не нужны ваши души и головы, никому вы не нужны, паршивые гуслярцы! — закричал президент, как человек, глубоко разочарованный в собеседнике, а, может быть, и в деле, которому посвятил слишком много сил.
Прокричав последнюю фразу, президент полез в джип. Сразу, как только джип двинулся, за ним покатил танк сопровождения, все скрыв в облаке пыли.
— С наукой покончено, — сказал Минц. — Осталась лишь человеческая трагедия. Скоро домой из загса вернется мать Гаврилова...
— Какая ужасная судьба! — сказал Удалов.
Он последовал за Минцем в его кабинет. Не хотелось идти домой и отвечать на вопросы обедневшей Ксении. Все равно хорошим уже не кончится.
— Бесплатный сыр бывает только в мышеловке, — сказал Минц, словно подслушав мысли Удалова.
— Нельзя быть таким жестоким, — упрекнул друга Удалов. — Дети погибли, молодые мужчины... на пороге семейного счастья...
— Да? — Минц поставил на плиту чайник. — Тогда ответь мне, что надо путешественнику во времени? Если он едет из прошлого в будущее — то достижения человеческого ума, вещи, предметы, радости жизни, которые в конце концов обернутся радостями, а не испытаниями, когда вторгнутся в жалкую цивилизацию, подобную нашей. Это ясно. А если он отправился из будущего в прошлое?