Я не могу выбросить из головы статью, опубликованную в «The Herald», и темные эмоции, которые я не могу определить, проносятся во мне, когда я смотрю, как сверкают ее украшения под люстрами, которые я подобрала. Есть шанс, что по крайней мере одно из украшений, заказанных Ксавьером у Лорье, было обручальным кольцом.
Я стискиваю зубы и начинаю думать, зачем я вообще сюда пришла, но замираю на месте, когда чувствую на себе взгляд Ксавьера. Он останавливается, и Валерия, проследив за его взглядом, оглядывается через плечо. Она улыбается мне так мило, что я тут же чувствую себя виноватой за ту слабую и совершенно иррациональную неприязнь, которую испытываю к ней. Я на мгновение опускаю голову и поворачиваюсь к Грэму, не желая слишком пристально смотреть на Ксавьера.
— Похоже, слухи правдивы, — говорит Грэм, заискивающе улыбаясь мне.
— Какие слухи? — спрашиваю я, и мой тон звучит резче, чем я предполагала.
— Что соперничество между Ксавьером и тобой — самое ожесточенное, которое когда-либо наблюдалось в индустрии.
Я закатываю глаза и опускаю бокал с шампанским.
— Он беспринципный засранец, — бормочу я. У меня возникает искушение рассказать Грэму о своих проектных планах и о том, как все вокруг нас когда-то было моим самым грандиозным видением, но почему-то я прикусываю язык.
Кроме моих невесток, никто не знает о том, что мы с Ксавьером делали друг с другом на протяжении многих лет. Все знают, что мы яростно конкурируем за одни и те же проекты, но никто не знает, как далеко мы зашли в своих попытках саботировать друг друга. Я даже не знаю, почему мы всегда держали свои выходки в тайне, когда любой из нас мог бы привлечь власти и навсегда положить конец нашему соперничеству.
— Беспринципный засранец, да? — повторил Грэм, выглядя забавным. — Я вижу, ты все еще обиженная неудачница.
Я смотрю на него в полном негодовании, а он разражается хохотом.
— Что ты только что сказал? — спрашиваю я, сдерживая улыбку. Грэм — один из немногих людей, с которыми я всегда могу быть полностью самой собой. Его никогда не пугала фамилия Виндзор и все, что с ней связано. В мире, наполненном притворством и фальшивыми друзьями, он всегда был глотком свежего воздуха.
— Да ладно, — говорит он, смеясь. — Он далеко не беспринципный. Он тратит много своего свободного времени на строительство школ, больниц и жилья для уязвимых слоев населения — и все это на свои деньги.
Я стону и запускаю руку в волосы. Никто не знает его так, как я. Все видят его милосердное сердце и доброту, но не знают, что все это — фасад.
— Ксавьер Кингстон — это дьявол, который маскируется, — говорю я ему, только заметив, что Грэм смотрит на меня широко раскрытыми глазами.
— Сиерра.
Мое сердце мгновенно начинает биться при звуке голоса Ксавьера, и я оглядываюсь через плечо, чтобы увидеть его темные глаза, наполненные такой силой, что трудно отвести взгляд. Он улыбается так, как всегда улыбается, когда видит меня, и в его выражении смешались провокация и веселье.
— Хочешь потанцевать с дьяволом?
Я сужаю глаза, поворачиваясь к нему лицом. Конечно, он поймал бы меня на том, что я плохо о нем отзываюсь, и, конечно, не стал бы закрывать на это глаза. У меня возникает искушение отвергнуть руку, которую он протягивает мне, но если я так поступлю, то никогда не получу ответа на вопрос, который привел меня сюда. Что он украл у меня?
Я стискиваю зубы, кладя свою руку поверх его, не обращая внимания на легкое волнение, пробегающее по позвоночнику, когда я делаю это. В глазах Ксавьер мелькает что-то похожее на облегчение, когда он одним плавным движением вытаскивает меня на танцпол и прижимает к своей груди.
— Я не был уверен, что ты придешь, Котенок.
Я сужаю глаза и намеренно наступаю ему на ноги.
— Ты не оставил мне выбора. Я здесь, и мы на танцполе, так что скажи мне, что ты у меня украл.
Он несколько мгновений смотрит на оркестр, и тут же начинает играть Por una Cabeza. Ксавьер ухмыляется, глядя на меня, и мы оба принимаем позу для танго, как делали это уже много раз. Он просит именно эту песню каждый раз, когда мы оказываемся на одних и тех же официальных мероприятиях, и, хотя я никогда не признаюсь ему в этом, я стала считать эту песню нашей.