Тут произошло неожиданное — ее голос дрогнул, а по щекам покатились слезы. Андрей, хотя и был взволнован не меньше ее, тут же сообразил, что делать. Нежно обняв Анжелу за плечи, он осторожно привлек ее к себе, поцеловал в мокрую щеку и подул в лицо и тихо произнес две строчки из какого-то полузабытого стихотворения:
Наклонившись еще ниже, он нацелился на ее губы, и, прежде чем она успела пошевелиться, поцеловал их тем быстрым и властным поцелуем, который — он знал это по предыдущему опыту — заставляет женщин интуитивно почувствовать свою покорность. И Анжела слегка дрогнула, но потом, словно устыдившись, оттолкнула Андрея и выпрямилась.
— Хватит, не надо…
— Эх ты! — с легкой усмешкой сказал он. — Мы с тобой столько говорили о смерти, а ты не хочешь ценить каждое мгновение жизни. Ведь самое ужасное состоит даже не в том, о чем мы сейчас говорили, а в том, что мы не знаем, как и отчего умрем. Да, мы должны умереть, но когда и от какой болезни? А ведь они бывают чудовищно мучительными, тогда человек начинает буквально молить о смерти! Впрочем, если бы мы знали свой конец, то это, пожалуй, было бы еще хуже.
Он снова попытался ее поцеловать, но на этот раз она проворно отстранилась и встала со скамьи.
— Пойдем еще погуляем.
— Пойдем, — послушно согласился Андрей, а затем вдруг достал череп из пакета и положил на сиденье. — А это пусть остается здесь и напоминает другим влюбленным парам о быстротечности жизни.
— С чего это ты взял, что я в тебя влюблена? — лукаво усмехнулась Анжела.
— О нет, я не настолько самонадеян… я говорил о своей любви.
— Так ты меня любишь? Что-то быстро ты утешился и забыл свою невесту.
— Вот то же самое мне говорил и следователь, — мрачно буркнул Андрей, мгновенно вспомнив о завтрашнем дне. — И чего он ко мне привязался? С гораздо большим основанием можно подозревать Федора…
— А кто такой Федор?
— Это мой сосед по лестничной клетке, я тебе о нем рассказывал… о нем и о Викторе. Подожди, я тебе сейчас покажу нашу общую фотографию, — и Андрей полез в портмоне, достал оттуда цветной моментальный снимок, который был сделан еще в апреле, на дне рождения Виктора, когда они вышли на улицу погулять и освежиться. Снимала Динара, сам Андрей стоял в центре, обнимая друзей за плечи, а на заднем плане красиво вырисовывалось «Вольво» Разметаева.
— А вот этого я, кажется, знаю, — задумчиво произнесла Анжела, указывая ему на Родионова.
— Да? Откуда? Это же и есть Фрэд.
— Серьезно? Ну да, похож, скорее всего это он и есть…
— Да где ты могла его видеть?
Анжела явно не торопилась с ответом, и Андрею пришлось повторить свой вопрос.
— Понимаешь, — несколько нехотя заговорила она, — но в ту ночь… ты знаешь, что я имею в виду?
Андрей кивнул и насторожился, уразумев, что речь идет об убийстве Евы.
— Так вот я проходила поздно вечером неподалеку от того места, как вдруг столкнулась с одним пьяным… По-моему, это был тот, на фотографии.
— Ну и что дальше?
— Да нет, в общем, ничего… он пытался ко мне приставать, даже схватил за руку, но я вырвалась и убежала. Вообще он вел себя очень агрессивно, поэтому я его и запомнила.
— Интересно… — пробормотал Андрей. — Значит, ты видела Фрэда неподалеку от места убийства…
Ему пришла в голову одна очень подлая мысль… впрочем, может быть, и не придется этого делать. Все будет зависеть от завтрашнего разговора со следователем.
Он искоса взглянул на Еву и вдруг подумал еще об одном.
— Кстати, а что ты сама там делала так поздно? И ты мне до сих пор так и не сказала, где работаешь.
Анжела замялась — судя по всему, ей ужасно не хотелось отвечать.
— Это не важно…
— Нет уж, скажи, — продолжал настаивать Андрей и, услышав ответ, похолодел и замер на месте, смотря на девушку широко раскрытыми глазами.
Глава 13. Жизнь проходит…
Федор валялся на диване в окружении кучи окурков — минуту назад обронил пепельницу — и хмуро морщился, «разрешая», по выражению Достоевского, одну великую мысль. Подниматься с дивана и идти за совком и веником ему решительно не хотелось, тем более что он тут же придумал для своего разгильдяйства весьма лестное объяснение — «да, я накидал «бычков», зато думаю над великими проблемами. А какой-нибудь чистюля, озабоченный тем, куда стряхнуть пепел, так и останется ничтожным идиотом, ничего не понявшим ни в этой, ни в той жизни…»