«Я не понимаю, Фрэд, зачем тебе ездить так далеко, — говорил ему Андрей, — если в любом городе мира ты будешь делать то же, что и в Москве, — обязательно нажрешься и пойдешь по девочкам?»
«Не скажи, брат, — отвечал Родионов, — у них даже блядство поставлено на более высокий уровень».
Холостяк, он жил со старухой матерью, которая, хотя и была прописана в этой же квартире, появлялась там не чаще одного раза в месяц, поскольку остальное время ухаживала за своей парализованной сестрой. Поэтому стоит ли говорить о том, что у него дома постоянно царил страшный бардак, в котором он периодически пытался навести хоть какой-то порядок. Обычно это бывало, когда Родионов выходил из очередного запоя, подсчитывал убытки и впадал в жуткую депрессию по поводу «всей этой бессмысленной и идиотской жизни».
Шум за стеной не прекращался, и Родионов, с трудом разлепив глаза, обнаружил, что заснул вчера прямо в одежде. В глотке буквально скрипело от сухости, сердце покалывало, голова трещала, но больше всего мучила совесть. Зачем так напиваться, если все замечательно, но если все замечательно, то почему бы и не выпить? — вот та дилемма, решения которой он никак не находил. Хорошо еще, что вчера он заснул раньше, чем успел позвонить одной толстой и некрасивой шлюхе, жившей в соседнем доме и любившей его совершенно бескорыстно. Впрочем, он не злоупотреблял ее добротой и звонил ей, как правило, лишь на второй день запоя, когда уже впадал в депрессию от одиночества, собственного идиотизма и зависти к Андрею, имевшему много юных и хорошеньких медсестер.
Кое-как поднявшись, Родионов тоскливо пошатался по комнате, хотел было закурить, но потом раздумал и направился к холодильнику. Есть было нечего, пить тоже. Осознав этот печальный факт, он с трудом покачал головой, зашел в ванную и умылся. «Брр, вот так иногда просыпаешься и сразу не разберешь — то ли зеркало тусклое, то ли рожа…» Надо было выбираться на улицу и идти в магазин, но сил на это явно недоставало. А тут еще какие-то болваны стучат так, что ни сна, ни покоя!
Он хотел было выйти и узнать, в чем дело, но почувствовал приступ тошноты и поспешно свалился обратно на диван. Впрочем, не прошло и пяти минут, как ему пришлось снова подняться, поскольку кто-то требовательно позвонил в дверь.
— Кого там еще черт несет, — пробормотал он, возясь с замком.
— Привет, — сказала Динара, за спиной которой стояли два человека в рабочих спецовках. — Хорошо, что ты дома. Витя решил установить на нашей лестничной площадке решетку и поставить в каждую квартиру по домофону.
— Так это они так стучат?
— Все, командир, решетка уже готова, так что стучать больше не будем, — успокоил его один из рабочих.
— Нуй чего от меня надо? — вяло поинтересовался Федор.
— Позволь им войти и установить переговорное устройство.
— Да пусть устанавливают чего хотят… хоть телефон прямой связи с Кремлем.
— Ты сегодня опять пил? — подозрительно поинтересовалась Динара, когда Федор, пошатнувшись, уперся рукой о стену.
— Да если бы… Слушай, а у тебя ничего нет? — и он выразительно посмотрел на соседку.
— Пойдем ко мне, я напою тебя чаем, — предложила Динара, пока рабочие осматривали прихожую, выбирая подходящее место для домофона.
— Чай, ваше благородие, — это не наше казацкое питье, — с трудом проговорил Федор свою любимую цитату из «Капитанской дочки» — ответ Пугачева Гриневу. Тем не менее, он послушно прошел вслед за Динарой, оставив рабочих в своей квартире. Только оказавшись на шикарной белой кухне, он вдруг вспомнил, что Виктор, который очень любил свою молодую жену, терпеть не мог, когда кто-нибудь из соседей заходил к ней в гости во время его отсутствия.
— Слушай, а муж-то не явится?
— А чего ты боишься? — недовольно поинтересовалась Динара. — Что, мне уж и пригласить никого нельзя?
— Ну не знаю… Витька такой ревнивый… впрочем, хрен с ним, дай чего-нибудь выпить… хреново себя чувствую…
— Эх ты, а еще писатель! Пьянствуешь, как бомж, а ведь тебя люди читают.
Динара укоризненно покачала головой, но тем не менее достала из холодильника открытую бутылку какого-то импортного вина и поставила перед Федором. Он сразу оживился и даже заговорил быстрее.
— Ну и что, что писатель? Могу я расслабиться после напряженного творческого процесса?
— По-моему, напряженно ты только расслабляешься, а вот творишь, наоборот, расслабленно, — рассудительно заметила молодая женщина, наливая ему полный бокал.