— Гм!
— Как, неужели ты меня стесняешься? Ну, смелее, мой милый, сними же хоть что-нибудь, я же вижу, как тебе жарко!
— Хорошо, — «поддался на уговоры» Прижогин, — погоди минутку, сейчас я сниму парик, отстегну протез и выну вставную челюсть.
На какой-то миг его собеседница замолкла, но тут же весело рассмеялась.
— Ах, какой ты у меня шутник! Впрочем, мне всегда нравились остроумные и обаятельные мужчины.
— Но ты же даже не спросила, сколько мне лет!
— А зачем спрашивать? Ты мне нравишься — и это главное! У тебя такой волнующий, чуть хрипловатый баритон, что я млею, когда слышу твой голос.
«Наконец-то я узнал правду о своем голосе, — насмешливо подумал следователь, — а то жена постоянно язвит — то скрипучий, то дребезжащий…»
— Ну как, ты уже расстегнул рубашку? Снимай ее, я тебе помогу и заодно поласкаю ладонями твою мускулистую грудь. Не правда ли, у меня очень нежные и мягкие руки?
— Что есть, то есть.
— А теперь, когда ты снял рубашку, можешь бросить ее на мой персидский ковер.
— Я так и сделал.
— Ничего, если я сяду к тебе на колени?
— Ничего, если ты весишь меньше ста килограмм.
— Ах, ты опять шутишь! Что ты, я стройная и легкая. Если тебе хочется это проверить, можешь взять меня на руки и поносить по комнате. А теперь опусти меня на постель и садись рядом. Теперь я стою перед тобой, ты осторожно целуешь мой загорелый живот и медленно стягиваешь с меня белые шелковые трусики. Вот ты уже спустил их до колен, теперь еще ниже… я опираюсь на твое плечо и перешагиваю через них. Не поднимай, не надо, пусть лежат на ковре рядом с твоей рубашкой.
— Пусть лежат, — глухо пробормотал Прижогин, испытывая неведомые доселе ощущения. Кто бы ему сказал, что телефонная беседа может быть столь живописной!
— Ничего, если я останусь в одних чулках?
— Нормально.
— Что мне теперь для тебя сделать?
— По твоему усмотрению.
— О, я чувствую, как ты на меня смотришь и по одному твоему пламенному взору угадываю твое желание. Сейчас я опущусь перед тобой на колени, медленно расстегну твои брюки и возьму у тебя в рот…
«Пора кончать это безобразие!» — злясь на себя за то, что позволил этому разговору зайти «в столь пошлые дебри», решил Прижогин, а вслух решительно произнес:
— Минуту. Прежде чем ты это сделаешь, помоги мне снять форменные милицейские сапоги и размотать портянки. Надеюсь, тебя не смущают крепкие мужские запахи?
— Опять шутишь? — на этот раз интонация была неуверенно-напряженной.
— Какие шутки, если вы почти раздели старшего уполномоченного Московского уголовного розыска майора При-жогина. Кстати, могу я хоть теперь поинтересоваться вашим настоящим именем?
— Меня зовут Аня, — испуганно выдохнула собеседница.
— А фамилия?
— Жердева.
— А кем вы приходитесь гражданке Грете Жердевой?
— Я ее племянница.
— Замечательно. Это ваше постоянное место работы?
— Ой нет, что вы, товарищ Прижогин, это я просто так шучу, — испуганно залепетал женский голос. — Я знала, что сегодня моей тете должен позвонить один мужчина, и решила его разыграть. Атак я работаю продавщицей в ночном магазине «Корсар» — сами можете проверить.
— Обязательно проверю. Кстати, а где в данный момент находится ваша тетя?
— На работе. У нее сегодня дежурство в больнице, и она придет только завтра утром. Ей что-нибудь передать?
— Да. Передайте, чтобы она постаралась, пока не поздно, отучить вас шутить подобным образом, — сухо заявил Прижогин, вешая трубку и кивая своему младшему коллеге Петру, который в этот момент уже входил в его кабинет.
— Приветствую, Леонид Иванович, — радостно улыбаясь, заявил тот, — а я к вам с новым трупом!
— Очередной старик? — озадачился Прижогин.
— Возможно, хотя личность пока не установлена и, боюсь, это будет не так-то просто сделать…
— Долго пролежал в своей квартире, прежде чем обнаружили соседи?
— Нет, причина совсем другая. Во-первых, дед был найден не в квартире, а за рулем чужой иномарки; а во-вторых, он умер как минимум неделю назад!
Глава 10. Супружеская верность
Борис Семенович Выжляев не боялся угроз. Во-первых, человека, прошедшего самое пекло Афганистана, не так-то легко запугать; во-вторых, занимаясь частным бизнесом, он уже столько раз сталкивался со всевозможными наездами, что научился сохранять хладнокровие при любых обстоятельствах; ну и, наконец, он был слишком уверен в себе, чтобы поддаваться панике. Перефразируя фразу одного «ясновельможного» польского пана, произнесенную в адрес собственных холопов, можно сказать, что Борис Семенович придерживался того же принципа: «рэкетиров надо не бояться, а остерегаться».