— Прежде всего я бы хотел послать проклятие одной особе, которая десять лет назад сделала меня несчастным на всю оставшуюся жизнь! Что мне вся эта слава и признание — несчастье в любви обесценивает любые достижения!
Момент всеобщего оторопения, а затем журналисты начинают забрасывать его вопросами, главный из которых звучит так:
— Назовите имя, господин Коновницын!
— Зачем? — небрежно пожимает плечами Филипп. — Вы хотите сделать из нее героиню? Не стоит, право, не стоит…
— То есть вы считаете, что она этого недостойна? — допытывается самый дотошный журналист.
Филипп снисходительно улыбается и пожимает плечами.
— Но ведь вы ее до сих пор любите! — восклицает все тот же интервьюер.
— Да, люблю, — чуть погрустнев, соглашается нобелевский лауреат, — но не ту женщину, которой она является теперь, а ту, какой она была в возрасте двадцати семи лет. Эта женщина существует только в моих воспоминаниях, а к той, какой она стала ныне — постаревшей супруге ничтожного мужа — я не испытываю никаких чувств, даже презрения.
Затем эта упоительная сцена внезапно сменилась другой, и Филипп увидел Веру — толстую, некрасивую и неопрятную пожилую женщину. Причем в этом сне она была едва ли не старше его — и куда только делась их двенадцатилетняя разница в возрасте!
Вот она, скучая, сидит на балконе и сварливо покрикивает на играющих под окном мальчишек; вот, покрасневшая и разъяренная, ругается с соседкой; а вот затевает громкий, на весь двор, скандал с подвыпившим мужем, который явился домой заметно навеселе. Ничтожная жизнь ничтожных людей, единственным упоительным развлечением которых являются постоянные ссоры. И где она теперь — та непреклонная и чудная богиня, которая когда-то разбила сердце будущей мировой знаменитости…
Невыносимо-щемящее чувство ностальгии оказалось настолько сильным, что Филипп проснулся. Лежа в постели и вспоминая свой сон, он призадумался. Ну, разве это порядочно и красиво представлять свою неповторимую любовь в столь жалком виде? Да, время постепенно избавляет нас от всех наших чудных достоинств — страстей, вдохновений, красоты, порой и ума, но зачем же злорадствовать по этому поводу? Что за мелкое, пакостное и рабское чувство — радоваться, а не сочувствовать унижению своего кумира?
Но, с другой стороны, разве будет справедливо, если эта женщина, причинившая ему своей глупостью и упрямством столько невыносимых страданий, будет счастлива всю свою жизнь? Ведь сколько уж раз говорилось о том, что нельзя построить собственное счастье на несчастье других — так разве это не тот случай? Разве справедливо, что сейчас, когда он по-прежнему не может думать о ней без болезненных содроганий, она где-то ходит, смеется, кокетничает, по ночам регулярно трахается со своим проклятым мужем, постепенно внося в это занятие все более утонченный разврат, и даже не вспоминает о нем, Филиппе? При этом ей глубоко плевать на все его страдания, сокращающие жизнь будущего нобелевского лауреата! Как жаль, что она неспособна на неожиданные, нетривиальные, порывистые поступки, вроде тех, на которых строится множество литературных сюжетов. Например, вспомнить о нем, ощутить острую жалость к его страданиям и приехать «утешить», подарив незабываемое счастье пусть даже всего только на один час…
Когда эти, весьма жалкие размышления внезапно прервал телефонный звонок, Филипп вспыхнул от волнения. Он настолько верил в предзнаменования и совпадения, что почти не сомневался — это звонит Вера! Собравшись с духом, он поднял трубку лишь на пятом звонке и тут же вздрогнул, услышав женский голос. Впрочем, через мгновение душевный трепет сменился чувством изумления — это звонила Полина.
— Здравствуй, — самым деловито-будничным тоном сказала она. — Ты сегодня свободен?
— Да, а что?
— Нам надо встретиться и поговорить.
— Разумеется, — Филиппу пришла в голову мысль, что она хочет отдать ему его долю от продажи отцовской квартиры, и он обрадованно присел на постели. — Говори, где и когда?
— Ты не хочешь навестить могилу отца?
— Честно говоря, пока еще не возникало такого желания… — он был несколько удивлен. — А нельзя ли выбрать место поближе и повеселее? Например…
— Нет, — с излишней торопливостью и категоричностью перебила Полина, — давай встретимся там, где я сказала. Через сколько ты сможешь там быть?
— Часа через полтора.
— Постарайся приехать побыстрее, я буду тебя ждать.
Только повесив трубку, Филипп вдруг понял возможную причину столь странного поведения молодой женщины. Она могла опасаться, что ее подслушивают, а потому назвала то место, о котором, за исключением немногочисленных родственников, бывших на похоронах, знали только они двое. В этом случае ее предложение можно было назвать не только логичным, но даже хитроумным.