— Знаешь что? — хмуро посмотрел я на него. — Меня тошнит от твоего дружеского сочувствия! Мне больше нравится твое обычное омерзительное и придурковатое поведение.
— Ее имя? — прорычал он.
— Я его забыл. Ты не будешь против, если я позвоню своему адвокату?
— Я против, — ребро его ладони резко опустилось на мою руку, протянутую к телефону. — И при этом я не нарушаю твоих конституционных прав. Хочу, чтобы ты это знал, — он оскалился по-волчьи. — Просто управление полиции Санта-Байи так и не признало конституцию.
Полицейский в форме принес кофе и прервал тем самым мои страдания. Мне не нравился ни самодовольный вид Шелла, ни то видимое наслаждение, с каким он пил кофе. Он мог говорить и правду о том, что готов провести со мной весь вечер и всю ночь, пока я не заговорю.
— Не думаю, что ты найдешь психиатра, который подтвердил бы твои подозрения относительно моего сумасшествия, — осторожно сказал я. — Конечно, я знаю, что у вас на меня досье вот такой толщйны и что вы узнали в нью-йоркской полиции все то, что я от вас скрыл.
— И что же?
— Ты полагаешь, что, убив Уэйленда, я бы по глупости оставил на месте свой револьвер?
— Может, ты занервничал?
— При обычных обстоятельствах я бы не упомянул об этом, лейтенант, — скромно сказал я. — Но ты ведь помнишь, что. когда я был здесь в последний раз, я застрелил человека. Исключительно в порядке самообороны, как ты сам признал. А в предыдущий приезд сюда…
— Одно дело застрелить кого-то в порядке самообороны и совсем другое — хладнокровно убить!
— Если ты веришь, что я мог оставить свой револьвер на месте преступления, я сдаюсь! — я схватил кофейник и нагнул его над своей чашкой, но из носика вылились лишь несколько капель гущи.
— Об этом не волнуйся, — весело проговорил Шелл. — Где-нибудь около полуночи у нас будет перерыв на кофе.
— Кто нашел тело?
— Анонимный звонок. Тот, кто позвонил, отказался назвать себя.
— Это был я, — торжественно возвестил я. — Мне хотелось, чтобы тело было обнаружено до того, как ржавчина разъест номер на револьвере!
Его лицо слегка потемнело, и мне показалось, что до него начало наконец доходить.
— Не пытайся острить, Бойд! — прохрипел он.
— Ну, лейтенант! — простонал я. — Та хижина затеряна черт знает где! Никто в здравом уме не появился бы там во веки веков. Но какой-то неизвестный натыкается на хижину меньше, чем через двенадцать часов после убийства, забирается в гостиную и находит тело. Он что, ясновидец?
Он резко поднялся со стула и распахнул дверь.
— Донован! — проревел он так, что где-нибудь в Майами могли подумать, что надвигается новый ураган. Сержант появился через несколько секунд, и лейтенант показал на меня пальцем. — Засунь его в какую-нибудь камеру, — прохрипел он. — Мне надоела его физиономия.
— Я еще не позвонил своему адвокату, — напомнил я.
— Мы проверим номер его телефона, — усмехнулся он. — Как его зовут? Смит?
— Вы меня еще даже не арестовали! — завопил я.
— Предварительное заключение. Это не так уж плохо, Бойд: когда ты устанешь лежать, то сможешь постоять; устав стоять, ты можешь…
— Я могу подсказать тебе, что можешь сделать ты, лейтенант, — зло проговорил я. — Сначала ты…
Донован схватил меня за локоть и вытащил из кабинета лейтенанта прежде, чем я успел высказать самую интересную часть своего совета. Через полминугы Донован запихнул меня в камеру, и надзиратель запер ее. Было уже поздно поменять мое имя на Дьявола Бонанзу и отправиться в Аргентину, чтобы стать гаучо и скакать по пампасам, размахивая лассо над головой! Или это лассо скачут по пампасам, размахивая гаучо над головой? Вопрос этот представлял в тот момент академический интерес.
Через час я понял, как прав был Шелл относительно ограниченности выбора в камере. Как он и говорил, можно было полежать, а для разнообразия и постоять. Можно было и прогуляться — маленькими шажками, меняя направление каждые три секунды. Через два часа я уже слышал, как мой мозг бормотал что-то невнятное самому себе, и это лишало присутствия духа, поскольку подразумевало раздвоение личности. Потом появился надзиратель и со звоном отпер решетку.
— Выходи, Бойд, — прогудел он.
Повторять ему не пришлось. Я вылетел из камеры быстрее, чем стриптизерша, которую ущипнул настоящий гусь, и последовал за ним по сложному лабиринту к кабинету лейтенанта. Шелл стоял в дверях, опираясь на косяк, с руками, глубоко засунутыми в карманы, с выражением лица, которое можно было бы назвать загадочным.