— Как вы нашли его?
— По звонку. Кто-то звонил, а никто не отвечал. Я пошла на звук, думая, что телефон выронили и я смогу вернуть его владельцу. Но туг споткнулась и упала прямо на несчастного Марка.
— Понятно, — пробормотал Ривлин. — Отпечатков пальцев, конечно же, нет, вы все затерли. Ну хотя бы запомнили, кто звонил?
— Да, там был последний местный звонок, а до этого три звонка из Кирьят-Шенкина, с его работы. Марк работал в ресторане «Малахит», играл на гитаре.
Следователь отложил телефон в сторону.
— Ну хорошо. Кто приехал с убитым в. кибуц?
— Рон, его друг. Он тоже музыкант.
— Придется его вызвать тоже, — Ривлин вздохнул. Чувствовалось, что он был раздосадован. У него своих дел невпроворот, местные воры и дебоширы не дают успокоиться. И тут нате вам, два убийства приезжих. Иди знай, кто они, зачем их убили, убийца из местных головорезов или тоже явился откуда-то на голову следователя Ривлина. Тяжело.
Он поднял трубку и отдал короткое распоряжение, касательно Рона. Потом повернулся к нам:
— Что собираетесь делать дальше?
— Уехать домой, разумеется… — ответил Денис.
— Ну что ж, — кивнул Ривлин, — если понадобитесь, я дам знать в ашкелонское управление. Вы оба там живете?
Мы кивнули.
— Ну тогда не смею задерживать.
В кибуцной столовой не было свободных мест. Видимо, мы вернулись в самый пик обеда. В зале было шумно, закончившие есть относили подносы на мойку, на их место тут же устремлялись желающие насытить свои желудки.
Выбор был очень даже приличный. Денис взял куриный бульон, шницель с рисом и салат из сладкой консервированной кукурузы со свежими огурцами, а я предпочла грибной суп, тушеное мясо и пшеничные проростки в оливковом масле. Говорят, что в них прорва витаминов и стимуляторов.
Нам повезло. За угловым столиком в конце зала никого не было. Мы удобно устроились, Денис сходил за хлебом и принес кроме него еще и кувшин ледяного апельсинового сока.
— Все-таки жалко отсюда уезжать… — мне действительно нравился кибуц. Четкий порядок, каждый выполняет свои обязанности и при этом у всех — улыбка на губах. Чувствовалось, что это выражение лица не наносное, как у американцев «Keep smile» — «Держи улыбку», а внутреннее настроение людей. Они такие спокойные, добродушные, умеют радоваться своим мелким радостям, и никто после этой ужасной трагедии не посмотрел на нас с подозрением.
От размышлений меня оторвало легкое покашливание.
— Вы позволите присесть?
Подняв глаза, я увидела уже знакомого человека с клочковатой бородой.
Денис тут же среагировал:
— Да, да, конечно, присаживайтесь.
Это оказался тот самый сын лауреата, к которому вчера подходили американцы.
— Вы взяли селедку? — спросил он нас.
— Нет, — ответила я, — я не увидела.
— Ее только что поднесли. Прекрасная сельдь. Ее вымачивают в красном вине, и она приобретает изумительный вкус. Вот возьмите, попробуйте, я взял много.
С удовольствием отправив в рот нежный ломтик, я согласилась со своим собеседником, что селедка действительно отменная. Денис отказался.
— Простите, вы сын писателя Исаака Брескина? — спросила я.
— Да, — он наклонил голову, — Авраам Брескин.
— Мы приносим вам искренние соболезнования, — Денис, как всегда, оказался на высоте. Что-что, а хорошим манерам его Элеонора научила прекрасно.
— К сожалению, я ничего не читала из произведений вашего отца, но обещаю, что обязательно прочту, когда вернусь домой.
— Вы читаете на иврите?
— На иврите, на английском, на русском — это не проблема. Ваш папа писал на идише, как я поняла?
— Да, он прекрасно знал идиш. Его сравнивали с Шолом-Алейхемом, но это, конечно, неверно. Папа писал в совершенно другой манере.
— А как так получилось, что он прожил много лет в Америке, а вы здесь?
— О! — горько улыбнулся Авраам. — Вы не знали моего папу. Он был одним из основателей этого кибуца.
— Легендарные восемнадцать идеалистов? — вступил в разговор Денис.
— Вы уже знаете эту историю?
— Нам рассказывал Яков, старичок в панамке.
— Верно, они прибыли вместе. Но через двадцать лет, когда моему отцу было тридцать восемь, а мне — восемь, он уехал из Израиля. Он не смог взять меня — кто там будет за мной смотреть. А здесь, в кибуце — садик, школа. Я чувствовал себя в семье. Потом прошло много лет, он не вернулся. Начал писать, прославился, ну и так далее…
— А ваша мама? — конечно, это было нескромно, но я ничего не могла с собой поделать.