Вошедший ко мне в кабинет мужчина имел благообразную седую бородку, на вид ему было около пятидесяти лет и говорил он с характерным московским аканьем.
— Добрый день, — поздоровался он, — я Валерий Ис-крин, я звонил вам сегодня.
— Да, да, — сказала я, — здравствуйте, присаживайтесь.
— Спасибо. Я вот по какому делу. Как вы знаете, через несколько месяцев будут местные выборы, и наша партия имеет хорошие шансы войти в муниципалитет Кирьят-Шенкина.
— Я желаю успеха вашей партии, но я не понимаю…
— Дело в том, что мы плохо говорим на иврите, а нам придется сидеть в муниципалитете на заседаниях, участвовать в обсуждении, принимать решения. Нам нужен язык.
— Вам нужно, чтобы я сидела на заседаниях и переводила вам?
— Нет, нет, что вы. Нам нужен учитель иврита, и мы предлагаем вам взяться за это дело.
— Да, но я переводчик, а не учитель. Вон сколько преподавателей обучают репатриантов.
— Но они не говорят по-русски, а вас нам порекомендовал Натан Мордухаев. Он у нас председатель секции ветеранов и очень вас хвалил.
Я помню господина Мордухаева. Я переводила на иврит его опус под названием «Мафия бессмертна!». Денис очень даже любил почитывать сей роман в туалете.
— Да, я помню его, он написал роман, который я перевела. И как роман? Вышел где-нибудь в свет?
— Пока нет, Натан ведет переговоры. Но мы отвлеклись от нашей темы. Мы просто обязаны за три оставшихся месяца до выборов набрать словарный запас и заговорить.
— Кто это мы? Сколько человек желают изучать иврит?
— По данным института «Геокартография», которому наша партия заказала опрос общественного мнения, мы можем рассчитывать на семь мест из пятнадцати в местном совете. Так что группа будет состоять из семи человек, претендующих на реальные места.
Речь его была гладкая и лилась плавно. Я подумала, что у Валерия Искрина есть действительно опыт работы в какой-либо партийной организации еще на «доисторической родине».
В принципе я не учитель. Мне легче что-либо сделать самой, нежели объяснить другому, как это делается. Но как я уже говорила, никто не отказывается от лишних денег, тем более что они совсем не лишние, и я начала работать.
Мы с моими перезревшими учениками долбили спряжение и правописание, уроки они делали с завидным прилежанием, и только с одним я не могла бороться — с немыслимым количеством заседаний.
Вскоре из учительницы иврита я превратилась в ведущую протоколы собраний, и моим работодателям всегда требовались протоколы на двух языках — русском и иврите. Я не роптала, просто иногда было сложно придавать той чуши, которую будущие народные избранники выдавали вслух, видимость деловых предложений.
Не знаю почему, я остановилась и внимательно посмотрела на Михаэля.
— Валерия, мне очень интересно то, что вы рассказываете.
Он ободряюще кивнул, и я продолжила:
— Я совсем оставила преподавание — переводила на иврит и на русский различные письма, лозунги. Было даже открытое письмо нынешнему вице-мэру. Руководитель местного партийного центра, который сам хотел занять это место, обвинил его в том, что тот переманивает голоса репатриантов, обещая им молочные реки и кисельные берега.
Михаэль засмеялся:
— Нет, здесь говорят о земле, текущей молоком и медом.
— Согласна. Но вы посмотрите, выбрали обоих, и эти непримиримые враги сейчас вместе заседают в муниципалитете Кирьят-Шенкина.
— Такова суровая правда жизни и ничего не попишешь, — вздохнул следователь.
Отпив из высокого бокала немного опавший Капуччино, он задал мне следующий вопрос:
— Скажите, Валерия, у вас сохранились копии переводов, которые вы делали для партии?
— Не знаю, часть, конечно, находится в моем компьютере на работе, но многие небольшие документы я переводила прямо в штабе, на ходу. Это же были лозунги, которые не требовали печати.
— Нет, речь идет не о них.