Однако Аристотель утверждает, что и матери в полном смысле у великого царя не было. Великий завоеватель был, как вы, наверное, догадались, искусственным существом. Вернее, плодом серьезного научного эксперимента. Сам Аристотель не дает подробностей, отсылая интересующихся к своим работам, большей частью не дошедшим до нас.
Итак, «Семь писем Стагирита» описывают не столько научные идеи Аристотеля, сколько крах его великого и ужасного замысла. Развитие искусственного существа следует отнюдь не тем же законам, что и развитие существа, появившегося на свет естественным путем. Несмотря на поистине сверхчеловеческие способности «гомункулуса» (вспомним, например, невероятную физическую силу великого завоевателя, его гениальные способности, легенды о длительном пребывании его под водой и т. п.), он, был полностью неспособен, к продолжению рода. Равнодушие Александра к женщинам породило массу историй. Сын Александра и Роксаны, убитый после смерти царя Кассандром, одним из его бывших соратников, потому и был убит, что не являлся в действительности его сыном.
Все остальные факты биографии тоже вполне укладывались в выведенные самим же Аристотелем постулаты. Смерть Александра была скоропостижной, на рубеже 30–33-летнего возраста, а в последние годы жизни наблюдаются различные формы психического расстройства, выражающиеся вспышками немотивированной агрессии (убийство Александром своего друга детства и молочного брата Черного Клита, сожжение во время пира завоеванной столицы Дария III — Персеполя, внезапное прекращение победоносного похода в Индию и вдруг — паническое бегство назад), приступы амнезии. Напомню — внезапность гибели Александра породила массу гипотез — от заговора до неизвестной науке болезни.
Что убеждало профессора Томмазо Сорди в подлинности апокрифа? Прежде всего — абсолютное тождество биографии Александра с теми взглядами на природу «гомункулуса», которые существовали среди средневековых алхимиков и считались безусловно верными. Теперь становилось понятно, что распространению именно таких взглядов способствовала абсолютная слепая вера в авторитет Аристотеля.
Нужно было ответить еще и на вопрос: каким образом рукопись великого философа оказалась в руках монаха? Сорди обратил внимание на то, что «Письма» адресованы другому ученику Стагирита, Птолемею Лагу — соратнику и другу Александра Македонского, впоследствии — царю Египта и родоначальнику династии Птолемеев. Некоторые другие записи, сохранившиеся в той же книге, были сделаны в одном из североафриканских монастырей не позже V века н. э., а затем, после мусульманского нашествия, вывезены в Юго-Западную Европу. Таким образом, работа Аристотеля могла попасть в североафриканский монастырь из Александрийской библиотеки, где и хранилась, по всей видимости. А произошло это скорее всего во время второго пожара библиотеки.
А вот теперь я хочу попытаться ответить на вопрос: почему же все-таки историк-иезуит вспомнил о трактате Аристотеля в конце 60-х?
Ответ прост. В 1968 году в итальянской печати впервые появились сенсационные сведения об успешных попытках искусственного оплодотворения. Именно тогда профессору истории вдруг подумалось, что, переведя язык газетных статей на средневековую латынь, можно получить нечто, весьма напоминавшее суждения средневековых алхимиков. Для начала, как видите, побудительным мотивом оказалась всего лишь суховатая академическая ирония.
Но лишь для начала.
Обратимся теперь к биографии человека, с сообщения о смерти которого я начал этот очерк.
Джордж Кавендиш, владелец магазина канцелярских принадлежностей. Всю недолгую жизнь прожил в маленьком (4,5 тыс. жителей) городке, основанном в конце прошлого века выходцами из Италии и названном в честь «столицы мира». Обычная жизнь обычного среднего американца. Несколько выделяют его из числа среднестатистических сверстников-соотечественников следующие особенности: холост (как известно, в США распространены ранние браки) и, похоже, вообще сторонился женщин. Отличался физическими способностями, превышающими способности среднего человека. По мнению школьных учителей — чрезвычайно легко управляем, поддается чужому влиянию. Правда, здесь следует особо оговорить следующее: речь идет о влиянии людей, хорошо ему знакомых с раннего детства. С течением времени Джордж Кавендиш становится ярко выраженным интравертом, после восемнадцати лет на него влиять уже практически невозможно — даже на уровне представителей власти.