— Нет, Швейцария к этому не имеет никакого отношения, — серьезно ответил Гофман. — Верхний Бахтваш находится на территории нынешнего Пакистана. Греческое государство там было создано воинами Александра Македонского во время индийского похода. Оно просуществовало около трех столетий. Когда императоры из династии Палеологов принялись за восстановление былой пышности своего двора — это случилось после того, как из Константинополя были изгнаны крестоносцы, — они вспомнили и о былых победах великого завоевателя и включили в регистр почетных должностей своего двора некоторые титулы, связанные с владениями Александра Македонского. Разумеется, чисто номинально. Тем не менее…
— Стоп-стоп-стоп! — Розовски умоляюще поднял руки. — Ради Бога, Дуду, это все, конечно, интересно, просто чертовски интересно, но, пожалуйста, не сейчас. Ладно? — он спрятал рисунок. — Ну и дела…
— Что тебя так встревожило? — осведомился Гофман.
— Ничего, — ответил сыщик замороженным голосом. — Ровным счетом ничего. Если не считать, что раньше я ничего не понимал. А сейчас, спасибо тебе, Дуду, я не просто ничего не понимаю. Я вообще ничего не понимаю. Если кому-нибудь сказать, что мне сейчас пришло в голову, меня немедленно упрячут в психушку, — Розовски тяжело вздохнул. — Да что там — упрячут! Я сам себя упрячу в психушку… И буду, между прочим, абсолютно прав.
Утром следующего дня светло-серая «Субару» остановилась у дома номер десять по улице Элиягу-Цедек в Рамат-Гане.
— Думаешь, нам стоит с ним поговорить именно сейчас? — спросил Маркин, не выключая двигателя. — Все-таки у человека траур, наверное, сидит шив’у. Между прочим, последний день. Седьмой, — он посмотрел на черную ермолку, надетую начальником по такому случаю. Поправил точно такую же, чудом державшуюся на его голове.
Натаниэль между тем с интересом разглядывал уже знакомых ему пожилых еврейских представителей черной и желтой расы. Старички продолжали резаться в нарды.
— Интересно, у них перерыв бывает? — задумчиво спросил он помощника. — Такое впечатление, что они отсюда даже ночевать не уходят.
Маркин посмотрел на игроков, пожал плечами и выключил двигатель.
— Мне подождать? — спросил он. — Или пойти с тобой?
— Пойдем, — Натаниэль выбрался из машины. — Вместе поговорим. Выразим соболезнование. Ничего, нормально. Насчет удобно, неудобно — как-нибудь переживем. И не такое переживали. Пусть лучше нас считают нахалами, чем… — он не договорил.
Розовски остановился у лавочки. Китайский еврей (или еврейский китаец) поднял голову и приветливо посмотрел на сыщика.
Маркин вдумчиво дымил трубкой чуть поодаль.
Натаниэль приветливо улыбнулся двум старикам, играющим в нарды, и сказал:
— Жарко сегодня. Опять хамсин.
Старики согласно качнули головами и с интересом воззрились на детектива, ожидая продолжения столь многообещающего начала. Натаниэль сел на лавочку напротив. Маркин, после некоторого раздумья, подошел ближе, но остался стоять.
— Вы в этом доме живете? — спросил Натаниэль.
— В этом доме, в этом. На первом этаже, слава Богу, в хорошей квартире, — ответил темнокожий. В его речи звучала легкая шепелявость, характерная для амхарского акцента выходцев из Эфиопии.
— И я на первом, — сообщил возможный репатриант из провинции Сычуань. — Как раз напротив.
— Вы знаете хозяина шестой квартиры? На третьем этаже? — спросил он.
— Который жену похоронил? Знаем, конечно. Он шив’у сидит, никуда не выходит, — сказал постаревший Хендрикс.
— У человека друзей нет, — подхватил постаревший Чан. — Никто не приходит.
— Говорят, она с ним крепко поссорилась. В день смерти, — сказал Натаниэль. — Не слышали?
— Слышали, — ответил Чан. — Как же не слышать! Они так кричали — ой-ва-вой! На всю улицу. Окна открыты — все слышали. По-русски ругались, громко-громко.
— Только не в тот день, — заметил Хендрикс. — Совсем не в тот день. Накануне ругались. А в тот день тихо было.
— Вот как? Понятно. Значит, совсем никто не приходит?
Старики задумчиво посмотрели друг на друга и покачали головами. Натаниэль поблагодарил и направился в подъезд. Маркин на ходу вытряхнул из трубки горящий табак и устремился за ним.
Дверь с пластмассовой шестеркой была прикрыта неплотно. Николай Ройзман сидел на низенькой скамеечке у окна — как и положено человеку, сидящему шив’у по умершему родственнику. Был он основательно небрит, голову покрывала черная ермолка с двумя блестящими заколками. Красные воспаленные веки четко выделялись на бледном нездоровом лице. Он молча уставился на сыщика, видимо не узнавая его. Маркин вообще не был удостоен взглядом. Натаниэль прошел в комнату, пододвинул к себе такую же низкую табуретку и сел напротив хозяина. Саша постоял в некоторой растерянности, огляделся и, не найдя ничего подходящего, уселся прямо на пол — в углу, рядом с дверью.