Он отобрал четыре фотографии.
На одной из фотографий, сделанных с относительно большого расстояния — из дальнего угла двора — четко был виден паланкин и человек в маске в знакомом Маркину костюме. Рядом стоял еще один маскированный. Сидящим был Аркадий Смирнов, а стоящим — Николай Ройзман, только что ими оставленный. На другой — хозяин виллы, лежащий и без маски, с искаженным гримасой лицом. Та же фотография, но крупным планом. И еще одна — плачущая Виктория, рядом — Дина и Николай.
— И что ты на них разглядел? — спросил Маркин.
— На этих — ничего, — невозмутимо ответил Натаниэль. — Ничего нового, — он отобрал фотографии у помощника, сунул их в конверт. Вместо этого взял отбракованные Маркиным. Выбрал одну из них. — Лучше присмотрись вот к этим, — сказал он, — ну-ка!
Маркин послушно уткнулся в снимок. Обследовав с максимальной тщательностью каждый квадратный сантиметр глянцевой поверхности и даже попытавшись заглянуть на обратную сторону, он отрицательно покачал головой и вернул фотографию Натаниэлю.
— Ничего не видишь? — спросил Розовски.
— Ничего.
— А то, что в руках у какой-то дамы, скрытой от камеры чьими-то спинами, тот самый псевдогреческий керамический бокал, который затем оказался у покойника? Тоже не видишь?
— Где? — Маркин снова уткнулся в фотографию. — Где ты это усмотрел?
Натаниэль молча ткнул пальцем в правый верхний угол. После этого вытащил из бардачка лупу в пластмассовом футляре, протянул ее помощнику:
— На, смотри как следует.
— Да, похоже, что так… — чуть пристыженно протянул Саша. — Похоже.
— Не похоже, а он и есть! — Натаниэль сунул помощнику под нос ту из фотографий, которая запечатлела момент обнаружения несчастья. Возле руки лежавшего Аркадия Смирнова можно было разглядеть опрокинутый бокал. — Вот тут и тут, — Розовски черкнул ногтем по обеим фотографиям. — Да ты лупу возьми, не стесняйся! Видишь рисунок? Один и тот же. Во всяком случае, второго такого бокала там не было. Видимо, еще одна деталь игры. Бокал — имитация античной керамики. Греческой. Или что-то в этом роде.
— Совпадает с показаниями бармена, — заметил Маркин. — Насчет того, что бокал взяла женщина.
— Вот-вот. Ну, а теперь посмотри сюда, — Розовски протянул Саше очередную фотографию. На этот раз перед Маркиным оказался существенно увеличенный участок еще одного изображавшего общий план снимка. Маркин присвистнул: кубок перекочевывал из женской руки в мужскую.
— Нравится? — спросил Натаниэль. — То-то. Художественная работа, что ты хочешь — профессионалы, хоть сейчас на выставку…
— Откуда картинки? — полюбопытствовал Саша.
— Ты забыл — Аркадий ведь хотел подразнить прессу. Там на вечере имел честь присутствовать Амнон Герцог из «Хадашот а-ир». Вместе с фотографом.
Маркин вспомнил индийского раджу, бегавшего по двору с фотокамерой и вспышкой и всем действовавшего на нервы.
— Вот так, — закончил Розовски, вновь складывая фотографии в пакет. — Хорошо поддерживать с прессой теплые отношения. Он мне отпечатал копии. В обмен на обещание рассказать о результатах расследования.
— Ты ему расскажешь? — недоверчиво спросил Маркин.
— Может, и расскажу. Мало ли что придет в голову… — уклончиво ответил Натаниэль. — Вот что, поехали в контору. По дороге заглянем на пару минут к Баренбойму. Что-то у меня… — он вдруг замолчал.
Маркин встревоженно посмотрел на шефа.
— Зеев… — пробормотал Розовски. — Зеев — это же Владимир, правильно? А Натаниэль — Анатолий. Старая израильская традиция… Знаешь, Саша, можешь назвать меня идиотом. Загадка-то на поверхности лежит! Боже мой, как же можно быть таким слепцом… — он нетерпеливо похлопал Маркина по плечу. — Вылезай-ка из машины!
— Зачем? — опешил Маркин.
— Затем, что мне нужно уточнить кое-какие мелочи, а ты сейчас отправишься в контору и пригласишь на завтра вот этих господ, — он вырвал из блокнота лист и написал несколько имен. — Держи. На завтра, на десять утра.
Натаниэль, как обычно, чуть опоздал на утреннее собрание, так что, войдя в кабинет, застал всех в состоянии нервного ожидания. Правда, вслух выражал недовольство только инспектор Алон, раздраженно расхаживавший по кабинету. Но в молчании остальных явно чувствовалась полная солидарность с темпераментным полицейским.