Беззвучно в беззвучии отсека загорелись, перемигиваясь, миниатюрные огоньки.
И все пропало…
Занавеска была рваной. Когда у тебя хорошее настроение, это даже интересно — можно подсматривать за тем, что там делает тетя Шура.
Тетя Шура — неудавшаяся актриса, может, даже гений.
Она играет всегда, и когда одна и когда в компании. Ее актерские способности выродились в умение разнообразно и щедро врать. На публике она делает вид, что не врет — иначе как поверят! Зато дома, выступает как Комиссаржевская.
Вот и сейчас она подошла к зеркалу, с недопитой бутылкой, но не пьет сразу — видно, только что поднялась, еще не подперло, она держит бутылку в руке и говорит ей:
— Бедный Йорик.
Это что-то знакомое. Дарья смотрела в кино, старый фильм, там Смоктуновский играл. Тоже держал черепушку. А потом его самого отравили.
— Хватит кривляться! — Дашу вдруг одолела злость. Ничего не поделаешь — с такой жизнью нервов не осталось.
Даша со злостью отдернула занавеску — та оторвалась от проволоки с таким треском, что кого хочешь испугаешь.
Тетя Шура тоже испугалась. Она ведь глупая.
Тетя Шура завопила и запустила бутылкой в Дашу.
Даша не ожидала, что свекровь сможет расстаться с такой драгоценностью. Видно, в роль вошла.
Поэтому Даша и не отклонилась толком. Бутылка долбанула ей по скуле — синяк будет! — бабахнулась о стенку, и во все стороны полетели осколки. Стеклом Даше поранило руку, которой она хотела закрыться. Кошмар какой-то. Лучше бы и не просыпаться.
— Я тебя убью, — сказала она тете Шуре. — Я тебя, гадюка, собственными руками придушу!
Ей казалось, что она говорит спокойно, но, наверное, завопила, потому что, с некоторой оттяжкой, в стену замолотил пенсионер Срунов, честное слово такая фамилия. Он бегает по своей квартире и молотит в стенки — всем соседям надоел, скорей бы его в психушку забрали. Даша ему говорила — будет себя так вести, напустят на него братву, они его в психушку, а квартиру на продажу. Да разве он поймет?
Тетя Шура села на диван и принялась рыдать. Что ее жизнь проклятая, что ей плохо, никто ее не любит и не уважает, и последнюю водку Дашка вылила. Как будто эта водка с Дашкиной кровью не смешалась.
Конечно, тетю Шуру можно пожалеть. Сын погиб, муж под электричкой пострадал, в доме инвалидов мается, даже внуков Бог не послал. И сама артритом измучена. Все ясно, но зачем бутылками умышленно бросаться. Ведь ее счастье, что Даша ей попалась мирная, тихая, все говорят. Другая бы давно выгнала. Свою-то квартиру пропили.
Тетя Шура рыдала, от страха или стыда, а может, жалела бутылку. Срунов все еще постукивал в стенку, ждал ответных действий.
Даша пошла в ванную, помылась, потом наложила пластырь на скулу. Надо бы еще и второй — на плечо, но пластыри кончились.
Посмотрела на себя в зеркало — краше в гроб кладут.
Долго причесывалась. И думала, возьмет ее на работу Ахмет или не возьмет. Ахмет человек немолодой, у него семья, может, приставать не станет.
Ну почему я такая невезучая! — внутреннее закричала Даша. Ведь все было хорошо, жила в Ашхабаде, мать была, отец — бухгалтер. Девчонкой попала на перестройку. Там, в Туркмении, осталась мать, отца уволили, он от инфаркта умер, а мать живет как-то с сестрой. Не пишет. На марках экономит. А Даша как кончила школу, познакомилась с лейтенантом Костей. Славный парень, танкист, загорелый до черноты, за ним многие увивались — часть стояла под Ашхабадом, как раз за школой. Вышла замуж, поехали потом с его частью на север, в Кандалакшу. Кому нужны танки в Кандалакше? Кому-то нужны.
В дверь молотили.
Даша как была в халате, кровь проступила на плече, вышла к двери.
Там стояла толстая, как квашня, мать Тамарки, той самой, с которой осенью Даша ездила в Турцию челноками, а их на обратном пути ограбили и изнасиловали в поезде. История противная, но еще и страшная, потому что за груз надо было расплачиваться — ездили на процент от реализации.
Мария Павловна была заплаканная, вся тряслась. Даша сразу поняла — беда с Тамаркой.
— Что? Говори, что?
Даже не позвала зайти. Сама начала трястись.
— Машиной сбили, — плакала Мария Павловна. — В Туле, возле фабрики вечером шла, ее и сбили.
— До смерти?
— В реанимации лежит, положение, говорят, средней тяжести. Позвоночник поломали.
Даша поняла, надо звать Марию Павловну внутрь, слушать ее, сочувствовать, а тут еще тетя Шура вмешается со своими глупостями.
Но Мария Павловна заходить не стала. Повернулась и пошла прочь.
На лестнице, пролетом ниже, села на ступеньки и снова стала плакать.