— Но почему же… — начала Маргарита Сергеевна, но ее прервал Альберт, успешно аккумулирующий не только знания по физике, но и по психологии:
— А потому, что вникните в психологию преступника. Он-то знает, что убил. И он подозревает, что кто-то все же мог что-то заметить. Он боится, он осторожен и… опасен. А эта женщина, эта ваша очевидица могла бросить на него взгляд… Иногда ведь и полвзгляда достаточно, чтобы знать, о чем человек думает. Вот он и понял, что она что-то знает, видела. Возможно, он и следить за ней начал… А потом…
Зоя Алексеевна побледнела, прошептала: «Откуда вы все это знаете?» и упала в кресло. К ней подскочил Глеб, стал успокаивать горячо, как-то по-мальчишески:
— Ну, что вы! Тут просто не только передача мыслей на расстояние, тут и передача состояния… Альберт Иванович принял ваше состояние…
Маргарита Сергеевна не выдержала:
— Но почему ее состояние? Ведь это же происходило не с ней… Не с тобой ведь, Зоя?
— Но почему, почему?
Никто не понял этого вопроса Валентины, а она подошла к Зое Алексеевне, обняла ее и стала успокаивать:
— Выбросьте это из головы. Не бойтесь. Пусть преступник боится.
А затем тепло улыбнулась Гелию:
— А ты как только разволнуешься, так обязательно чай прольешь.
Гелий, чьей главной специализацией среди друзей были вещие сны и предвидения, вдруг неожиданно встал посреди комнаты и заговорил:
— Люди, я потрясен. Несколько месяцев назад я увидел, как один человек, мой знакомый, убил женщину…
— Где? — спросили чуть ли не все хором.
— Во сне… Но дело в том, что женщина действительно умерла, а человек этот страшно переменился. И представляете, что мне пришло в голову? Что мы с Зоей Алексеевной говорим об одном и том же лице…
— Так, может, вы это лицо и назовете? — предложил Ефрем.
— Ну, во-первых, вы все равно его не знаете. А во-вторых, это неэтично. Дело-то было во сне.
— А этот ваш мужчина… Он имеет отношение к… искусству? — дрожащим голосом спросила выглянувшая из-за Валентининого плеча Зоя Алексеевна.
— Да… Господи, ну конечно, имеет! — воскликнул Гелий. — Он играет… Он сочиняет… А что, ваш убийца тоже причастен к этому?
— Мой… Да, кажется…
— Становится все интереснее и интереснее… — произнес Ефрем. — Глеб, это надо дать в газету!
— Что вы, что вы! — с ужасом запричитала Зоя Алексеевна.
— Я тут немного подслушала из прихожей, пока раздевалась, — сказала появившаяся наконец Глафира. — Мой вам совет, Гелий и Зоя Алексеевна, — опишите друг другу этих ваших мужчин — из сна и из действительности. Кто знает…
— А как? — спросила Зоя Алексеевна.
Тут все посмотрели на Валентину, и она взяла бразды правления в свои руки.
— Лица, Зоя Алексеевна, бывают круглые, прямоугольные, трапецией, треугольные, пятиугольные… Вот такие…
И она нарисовала на бумаге образцы.
— Вот! — Зоя Алексеевна сразу указала на треугольник.
— Точно, — тихо произнес Гелий. — И брови этакими дужками. На Чичикова похож.
— На знак червей. Ну, в картах есть черви… — добавила Зоя Алексеевна.
— Ну и ну! Так мы что, раскрываем убийство? — спросила Маргарита Сергеевна.
— Конечно, мы раскрываем убийство! Настоящее! — воскликнула Глафира. Она подошла к Зое Алексеевне, хотела ей что-то сказать, но вдруг остановилась и поежилась. Руки ее забегали по воздуху, вокруг головы Зои Алексеевны, она вся напряглась, помрачнела и вдруг сказала страшное:
— А ведь тут есть сила. Посторонняя. Около вас, Зоя Алексеевна. Это не подруга ваша видела убийство, а вы сами, так я думаю. И убийца это подозревает. Его мысль, часть его самого всегда с вами. И сейчас.
Глеб спросил у Глафиры то, что хотели сейчас знать все:
— А как тебе кажется — он все это слышит? Он знает, что мы о нем говорим?
— Нет, конечно. Хотя в нашем мире ни в чем нельзя быть уверенной.
— Ты имеешь в виду подслушивающие устройства?
— Я имею в виду мысленное общение. На каких-то особых волнах. И почему мы уверены, что так же нельзя передавать и звук? И чувства? Мне кажется, что возможно все. Но тут другое. Если человек совершил убийство, то душа его — потемки, и не в смысле нашей поговорки, а — она невежественна, корыстна. Ей неподвластны тонкие материи. Так что нас он не воспринимает.
— Глаш, а ты можешь его прогнать? — жалобно спросил Валентин. — Как хорошо, что во время операций у меня не бывает всей этой чертовщины!