Алла Юрьевна вышла за одну остановку до редакции и быстро, размашисто зашагала в сторону магазинов и магазинчиков, опоясавших привокзальную площадь. Часы пробили два, и она вздрогнула, подумав: «Совсем как в том детективе»… Это ее удивило, ибо она совершенно забыла о времени и вышла из дома, не взглянув на часы. В галантерейный магазин она даже не зашла — продавцов там было больше, чем покупателей, и все они от нечего делать пялились в окна, на палатки, где такой же, как у них, товар продавался в два раза дешевле и никто не жаловался на отсутствие желающих его купить. Из овощного люди несли апельсины — наконец-то их завезли в город! Навстречу шла редакционная уборщица тетя Шура с этой оранжевой экзотикой — шла и прошла, не узнав Аллу Юрьевну. Еще несколько магазинов не привлекли ее внимания, но вот апельсинов купить ей захотелось, и она отправилась в свой родной овощной, где каждая собака ее знала. Там закрывались на обед и, выпроводив последнего покупателя, занялись своими делами. Алла Юрьевна с удивлением увидела за прилавком и кассой новые лица. Кассирша сидела на своем возвышении и считала деньги — очевидно, ждала инкассатора. Две продавщицы что-то ей говорили, и она постоянно отвлекалась, а потом снова начинала свой счет. Алла Юрьевна скользнула взглядом по деньгам — их было много, крупнокупюрных, красивых, сияющих, желто-серых и зеленоватых, ласкающих глаз и греющих душу. Наконец кассирша перетянула посчитанные стопки черными аптечными резинками и стала сползать со своего стула. Алла Юрьевна равнодушно отвернулась от окон — на другой стороне, наискосок, стояло девятиэтажное здание редакции с примыкающей к ней типографией. Ее радость, опора. Ее убежище. И входа соответственно тоже было два — в редакцию и в типографию, хотя эти два здания соединялись между собой специальным переходом. При входе в типографию за железными воротами стояла будка милиционера, в которой дежурили обычно хорошо знакомые Алле Юрьевне женщины. В редакционном корпусе тоже дежурила милиция.
Думая о родной редакции, типографии, о том, что всегда, во все времена ничего не стоило пронести мимо этой охраны хоть всю типографию по частям, а не то что какой-нибудь шрифт, Алла Юрьевна обогнула овощной магазин и очутилась рядом с его служебным входом, куда не раз бегала за дефицитными яблоками и другим товаром для сына. Однажды продавцы попросили ее написать поздравление их директрисе, она отказывалась, ибо не уважала эту мошенницу, но девчонки ее все же упросили, и когда она его принесла, отпечатанное, в стихотворном варианте, женщины, не зная, как выразить свой восторг, усадили ее за стол и напоили чаем с шикарными конфетами.
Двор оказался пуст, дверь приоткрыта. Откуда-то сбоку были слышны голоса. Женщины — кажется, трое — о чем-то тихо спорили. Алла Юрьевна чуть качнула дверь и осторожно вошла внутрь, чтобы не привлекать внимание во дворе. Дверь не заскрипела, голоса стали слышнее. Похоже, они все сидели в комнате отдыха. Алла Юрьевна знала, как она расположена. Если дверь там хоть немного прикрыта, то можно проскользнуть в торговый зал незамеченной, а если нет… Что ж, придется сделать вид, что ей дозарезу нужны апельсины — в больницу, подруге, в реанимацию! В реанимацию не носят апельсины… Ну и пусть! Нужны, и все! И Алла Юрьевна стремительно, но тихо, как по воздуху, шагнула дальше в коридор. Собравшись в струну, мысленно сделав саму себя легкой и невидимой, она буквально перелетела в зал, едва не задев по пути таз с гнилыми овощами, поставленный почему-то посреди дороги. Боковым зрением она видела, что все три женщины пьют чай, обсуждая, надо ли отдавать кому-то несколько ящиков апельсинов. Алла Юрьевна прошла к кассе, надела белые перчатки, подаренные ей одной из сотрудниц в редакции, открыла боковую дверку и сразу ухватилась глазами за оставленный в замке ключ… Эго было невероятно! Возможно, его каждый день оставляли вот так, в замке, но сейчас это выглядело роскошным рождественским подарком. Ключ, лязгнув, повернулся, и перед Аллой Юрьевной открылись все сокровища мира! Спокойно, уверенно, совершенно не дрожащими руками она положила в специально приготовленную холщовую сумку все крупнокупюрные пачки, опустила сумку в большой полиэтиленовый пакет, на котором были изображены две девочки с бантиками, и так же быстро, сняв по пути перчатки, направилась к выходу, отказавшись от соблазна взять пару апельсинов. Обсуждение в комнате отдыха продолжалось, но за эту минуту или две кто-то запер входную дверь. Алла Юрьевна, стоя в коридоре в двух шагах от ветра свободы, снова надела перчатки и тихо отодвинула засов…
Все! Вольный ветер! Покой и уверенность! Париж и Канары! Она дошла уже почти до угла здания, она уже видела окно своего бывшего кабинета, когда чья-то холодная — или ей показалось, что холодная? — рука легла ей сзади на плечо. Ноги онемели, налились свинцом, она вся покрылась липким потом, стало трудно дышать. Заставив себя повернуть голову, она узнала этого мужчину. Он работал здесь грузчиком, видел Аллу Юрьевну десятки раз, но сейчас ее явно не узнал, да и не мог узнать. Он был пьян.