— И вы получили свое прежнее место?
— К счастью, да. В Германии не хватает учителей, впрочем, как и здесь. И они очень обрадовались, увидев, что я вернулась. Я даже получила свою прежнюю комнату на Гетештрассе.
— Вас не удивило, что в прошедшие шесть недель вы не получали писем от мистера и миссис Фэншоу?
Она подняла голову, и ее прямые, черные, довольно густые брови взлетели вверх.
— Я же сказала, что мы поссорились. Уверяю вас, что отец сначала ждал от меня извинений и только потом соизволил бы написать. — Первый раз она проявила свои чувства, и это больше убедило Уэксфорда в правдивости ее истории, чем все документальные доказательства, какие она могла бы предъявить. — Такое молчание для нас обычно, — проговорила она, — особенно после неприятных сцен, как в тот вечер. Мы по полгода иногда не писали друг другу. Как я могла догадаться, что с ними что-то произошло? Я же не ясновидящая.
— Но как только миссис Фэншоу написала, вы тотчас же приехали.
— Все-таки она моя мать.
— Где вы планируете остановиться? «Олива и голубь» лучший в городе отель.
Девушка встала, и ни одной замятой складки не образовалось на юбке ее костюма. Ее самоуверенность почти ошеломляла. Кэмб открыл ей дверь, и, бросив им бодрое «до свидания», она ушла. Когда в коридоре стихли ее шаги, сержант с несчастным видом воскликнул:
— Если она Нора Фэншоу, то, ради Бога, кто же та девушка на дороге?
— Это ваша проблема, сержант, — сердито фыркнул Уэксфорд.
Лилиан Хаттон не была таким крепким орешком, как девушка, называвшая себя Норой Фэншоу, и «расколоть» ее не составило труда. Когда Уэксфорд сообщил ей, что дополнительный доход мужа поступал из криминальных источников, она горько заплакала, закрыв лицо руками. Детектив почти не сомневался, что для нее это открытие, и в печальном молчании наблюдал, как рыдания сотрясали ее тело.
— Миссис Хаттон, ваш брат дал мне путевые листы мистера Хаттона, — мягко проговорил он, когда она чуть-чуть пришла в себя. — Теперь я хотел бы знать, не сохранилось ли у вас чего-то вроде делового дневника или записей поручений.
— Только блокнот с телефонами, — всхлипнула она, — я туда почти все записываю.
— Хотел бы попросить дать его на время мне.
— Вы думаете, — начала она, вернувшись с блокнотом и вытирая заплаканные глаза, — вы думаете, что кто-то… кто-то убил моего Чарли потому, что он не стал делать… не стал делать для них работу?
— Да, примерно так. — Сейчас не время сообщать этой женщине свое предположение, что ее муж был не только вором, но и шантажистом. — Кто знал, что мистер Хаттон будет проходить тем вечером по тропинке вдоль реки?
— Все члены Дартс-клуба, — ответила она. — И я. Я тоже знала. И моя мама знала, и Джим, мой брат. Чарли всегда этой дорогой возвращался из паба.
— Миссис Хаттон, звонил ли ваш муж отсюда, из квартиры, кому-то, кого вы не знали? То есть я имею в виду незнакомых, с кем он хотел бы поговорить без свидетелей?
— Нет, никогда не звонил.
— Когда он бывал дома, я никогда не уходила. Мы всегда ходили вместе. Мы были как бы… неразделимые. Мистер Уэксфорд… — Она оперлась локтями на стул, и два огненно-красных пятна вспыхнули у нее на щеках. — Мистер Уэксфорд, я слышала, что вы сказали и должна вам верить. Но что бы мой Чарли ни сделал, он сделал это ради меня. Он был муж один на миллион, добрый, хороший человек, удивительный человек для своих друзей.
— Миссис Хаттон, я больше не хочу вас ни о чем спрашивать, — сказал детектив вдове, оставляя ее оплакивать плохую славу покойного мужа.
На Хай-стрит он встретил доктора Крокера, который выходил из лавки Гровера с номером «Британского медицинского журнала».
— И многих ты арестовал в последнее время? — бодро приветствовал его доктор. — Да, да, не забывай о своей гипертонии. Хочешь я померяю тебе давление? Сфигмоманометр у меня в машине.