— Сто фунтов и конверт с зарплатой, — наконец хриплым, дрожавшим голосом выговорил Келлем, — я… я взял из кармана убитого.
— За что он получал такие деньги, этот проклятый Чарли Хаттон? Я был у него дома и знаю, как он живет. А жену его вы видели? Ходит, как пирожное, в своих новых тряпках и драгоценностях и с краской на лице. И за весь день палец о палец не ударит, только смотрит цветной телик да звонит своим подругам. У них нет детей, которые вопят и виснут на тебе в ту же минуту, как ты вошел в дом. А потом еще всю ночь орут, потому что у них режутся эти проклятые зубы. Хотите знать, когда у моей миссис последний раз была новая юбка? Хотите знать, когда мы последний раз вместе вечером куда-то ходили? Ответ — никогда, с тех пор как появился первый ребенок. Если моя миссис хочет купить детям новую одежку, она ждет распродажи. А если ей нужна пара чулок, она идет на «блошиный» рынок. Это, черт возьми, справедливо, да? У Лилиан Хаттон больше платьев, чем у звезды в роскошном фильме, а она еще идет покупать за тридцать фунтов новый костюм к свадьбе Пертуии. Сто фунтов? Да она даже не заметит, что они пропали. Они для нее, что бумага для прикуривания сигарет.
Шлюзы открылись, и теперь Келлема, напуганного и подавленного, несло без остановок и помех. Он говорил то, что у него накипело. Уэксфорд сосредоточенно его слушал, но с таким видом, будто и вовсе не слушает. Если бы Келлем не потерял голову и мог наблюдать за поведением главного инспектора, он бы, наверно, решил, что тот скучает или погружен в собственные мысли. Но теперь Келлему надо было выговориться.
— «Я могу заработать еще», всегда хвастался Чарли. «Возьми, Морис, — сказал он как-то, — тебе они нужнее, чем мне».
И потом похвалился новым ожерельем, которое купил своей миссис. «Там, откуда пришла эта пачечка, еще много осталось», — сказал он. Боже, а я не могу найти денег, чтобы купить детям новые ботинки! Когда я прожил с женой столько, сколько Хаттон, у меня было уже двое детей. Это справедливо? Это правильно? Скажите мне.
— Я все это слышал в передачах политических партий, — проворчал Уэксфорд. — Мне даже проклятия жаль на вашу зависть. Зависть вроде вашей — это чертовски хороший мотив для убийства.
— Да? Зачем мне его убивать? Меня же нет в его завещании. Я же сказал вам, что я сделал. Я взял деньги, когда Хаттон был уже мертв. Пятеро детей, а молочник приходит только к одиннадцати утра. Вы когда-нибудь пробовали без холодильника в жару сохранить для пятерых детей молоко? — Он помолчал, а потом с бегающим, беспокойным взглядом начал снова: — Знаете, что бы делал в субботу Чарли, если бы его не убили? Сначала свадьба. Свадьба Пертуии. И Чарли был бы на высоте со своей женой-пирожным. Потом они бы ходили по магазинам. Не для того, чтобы делать покупки, а так, по мелочам. Там бутылку вина, здесь краску ей для лица. Потом они бы еще выпили в «Оливе» и пообедали. Вечером в кино и на лучшие места. А у меня что? Я, если хочу расслабиться, иду в огород. Туда не долетает рев детей.
— Вы католик, Келлем?
Вопрос удивил его. Он, наверно, ожидал грубых комментариев на свою исповедь и, пожав плечами, с подозрением пробормотал:
— Я ничего не говорил против религии.
— Так и не гоните мне эту баланду про детей. Никто не заставляет вас иметь детей. Вы когда-нибудь слышали о пилюлях? Боже мой, люди умели планировать семью за двадцать, за тридцать лет до вашего рождения. — Голос Уэксфорда стал резче, когда он обратился к своей любимой теме. — Иметь детей — это привилегия, это радость, по крайней мере так устроено Богом. Если я еще раз увижу, как вы бьете своего мальчика по голове, я напущу на вас весь совет графства, понимаете? Вы проклятое животное, Келлем, без животных инст… Ох, да что пользы говорить? Какого черта вы загромождаете мой офис, отнимаете у меня время? Прекратите все эти всхлипы и расскажите мне, что случилось той ночью. Что случилось, когда вы оставили Хаттона и Пертуии на мосту?
Полиция Стамфорда обещала Вердену оказать любую помощь, какую только сможет, и они сдержали слово. Сержант и констебль поехали с ним в Моэт-холл и сорвали замки с двух сараев.
Внутри на бетонном полу они нашли масло и отпечатавшиеся на нем следы шин грузовиков. Кроме этого, им не удалось обнаружить никаких признаков занятий, вызывавших бы подозрение. Правда, в углу валялись две смятые картонные коробки. Обе из-под консервированных персиков.