Выбрать главу

5

Откапывать белую лошадь выехала группа из пяти человек. Я, следователь прокуратуры; оперативник, капитан Леденцов; Варустин; двое понятых, поскольку в лесу свободных людей не отыщешь. Понятых мы взяли мужчин покрепче — им предстояло копать. «Москвичок» был старенький, но капитан, севший за руль, вел его виртуозно.

Меня беспокоила погода — осень. С утра она хмурилась, как неопохмеленный алкаш. К полудню — вернее, как только въехали в лес — забрезжило солнышко и все продолжало распаляться. Хорошо накатанная дорога пролегла по горкам, как по гигантским волнам — то вверх, то вниз. Я так давно не был на природе, что разглядывал лес прямо-таки с музейным любопытством. Вершины холмов, как правило, вздымались сосняком и обдавали меня восторгом. Низины, иногда с лужеподобными болотцами, темнели елями, и под ними, под густотой лап, хранилась какая-то тайна.

— Я тут с ружьишком болтался, — вздохнул Варустин.

— Теперь не ходите? — спросил я.

— После того случая — ни разу.

Я не выношу табачного дыма, но оба понятые закурили уже по второму разу. Открытое окошко почему-то не удаляло дым, а гоняло по салону. И запретить неудобно: мужики едут без всякой оплаты, да еще курить не давать… Поэтому лесной запах в машине не чувствовался.

Через час мы с хорошо накатанной дороги съехали на плохо накатанную, минут через пятнадцать с плохо накатанной свернули на вовсе не накатанную… И уперлись в каменную гряду. Варустин сообщил:

— Метров пятьдесят надо пешочком.

Мы пошли. На глаз грибника странная была эта процессия. Впереди солидный Варустин в драповом пальто, про которое он упоминал; затем капитан в легкой куртке нараспашку, посверкивая рыжиной головы; потом я, в очках и с портфелем; замыкали понятые, два мужика с лопатами. На плоской горке, сбегавшей к болотцу, Варустин тихо сказал:

— Здесь.

Все, как он и рассказывал. Прямоугольная выемка на месте бывшей ямы, вернее, блиндажа — торчал кусок бревна, покрытый короткошерстным темно-зеленым мхом. Камни средних размеров набросаны беспорядочно. Метровая осинка, тонкая и безлистная, как прутик.

— Копайте, братцы, — предложил я понятым.

Мы с Леденцовым сели на обветшалый ствол поваленного дерева. Капитан спросил:

— Кости возьмешь?

— Нет.

— Тогда к чему вся экспедиция?

— Запротоколирую факт лошадиных останков.

— Лошадиных… Мне вот предстоит лейтенанта Козлова выкапывать.

— Которого похоронили вчера?

— Да.

— В каком смысле… выкапывать?

— Похоже, что в прямом.

— Это тот Козлов, который застрелил бандитского главаря?

— Да, Васю-бритого. Ну, и сам схлопотал пулю в живот.

— Почему же выкапывать?

— Похоронили Козлова, салют, его друзья, цветы, вдова… Уже стали расходиться. Вдруг майор Плешаков буквально рявкнул и чуть ли не за пистолет хватается… Бешеный взгляд не может отвести от могилы рядом, тоже свеженькой. Похоронили в ней гражданина Брыкайло Василия Федоровича.

— Ну и что?

— Вася-бритый! Рядом с бандитом похоронили оперативника, погибшего от пули этого бандита. Что теперь делать? Козлова ли перезахоранивать, Бритого ли выбрасывать к едре-ной бабушке?..

Мы бы еще поговорили, поскольку история удивила каким-то скрытным нарушением морали. Но я переключился на раскопку. Рабочие уже выкинули все камни и сняли первый слой земли. Второго и не было: захоронение мелкое. Один понятой уже вытащил кость, стряхнул землю и показал мне издали. Я кивнул: своих-то костей толком не знаешь, а не то что лошадиных. Варустин стоял спокойно, но не безучастно: то камень отбросит, то совет рабочему подаст, то вздохнет сокрушенно.

— О перезахоронении придется решать с вдовой, — вернулся я к разговору с Леденцовым.

— Не только.

— А с кем еще?

— Неужели ребята из уголовного розыска позволят лежать им рядом?

Мне показалось, что в кустах вякнула собака. Или зверь кашлянул. Я глянул через плечо. Звук повторился. Нет, он шел от раскопки, от рабочего. Я не успел сообразить…

Капитан взметнулся и до края ямы буквально пролетел рыжим огнем. Сбив Варустина с ног, он схватил его руки и защелкнул наручники…

В черноте раскопки стоял рабочий и держал человеческий белый череп…

Могу поклясться, что на лице Варустина удивления было не меньше, чем на моем.