— Какого Когана, Иммануила? — молодой доктор был поражен. — Да-да, я помню, он действительно живет… жил в Ашкелоне. Он довольно часто навещал нашу клинику и подолгу беседовал с доктором Зискиным, они работали над общей проблемой… — Тут он спохватился и подозрительно посмотрел на меня: — А вы-то тут при чем?
— Я нашла его мертвым и вызвала полицию.
— Хорошо, ну а к нам зачем пожаловали?
— Не знаю, просто думала…
— Знаете что, я все-таки позвоню в полицию, — решительно сказал доктор и поднял трубку.
— Не надо полиции, — быстро проговорила я. — Вот телефон следователя, который ведет это дело. Он в курсе всего, позвоните ему, он вам все подтвердит.
— А откуда я знаю, что он следователь? — буркнул Рабинович, но номер набрал. Поговорив несколько минут и толково, на мой взгляд, обрисовав ситуацию, он повернулся ко мне: — Следователь Борнштейн сейчас здесь, в Тель-Авиве. Будет у нас через полчаса… — тут он участливо посмотрел на меня. — Может быть, вы проголодались?
Представляю себе, как я выгляжу, если у молодого мужчины при одном взгляде на меня появляется желание подкормить бедняжку. Я вспомнила шутку насчет «хорошо сохранилась» и на несколько секунд люто возненавидела доктора Рабиновича.
— Пойдемте в нашу столовую, перекусим, — предложил он как ни в чем не бывало.
И тут я почувствовала зверский голод. Несмотря на то, что время было раннее для обеда, около полудня. Интересно, это эмоции пожирают столько калорий? У меня пошел интересный период в жизни: столько впечатлений и бесплатно. А вот теперь столовка в дурдоме. И я спросила:
— А брому в суп не нальете?
— Не волнуйтесь, — серьезно ответил доктор, — ни брома, ни битого стекла не будет.
И мы пошли в столовую. Это оказалась большая комната, напомнившая мне столовые в кибуцах — кстати, неплохие. Посуда была одноразовая, пластмассовая, но вилки были, и ножи с зубчиками, все как положено. Мы сели за угловой столик. Я осмотрелась. Больные ели нехотя, тихо переговариваясь. Наверное, находились под действием лекарств. К нам подошел высокий небритый парень. Линялые джинсы и такая же майка были чистенькими, длинные волосы собраны на затылке в хвостик.
— Алекс, — обратился к нему доктор Рабинович, — принеси нам что-нибудь поесть.
— Кто это? — спросила я.
— Алекс? — переспросил доктор. — Это выздоравливающий. Он был в стране полгода, когда попал к нам. Начал колоться героином еще в России. Здесь быстро спустил на наркотики все пособия, которые получают репатрианты. К нам в клинику он пришел сам со старого автовокзала, где ночевал на скамейках. Он сам захотел бросить. У него сильная воля. А мы только помогаем. Без желания самого больного лечение невозможно. Сейчас он работает на кухне. Мы не заставляем, ребята сами просят дать им какую-нибудь работу. Они ночами сидят возле своих собратьев по несчастью, когда те в ломке.
— А кто платит за лечение?
— Часть дают родственники, часть — Министерство здравоохранения, но основные субсидии идут из одного американского фонда.
Алекс принес обед. Это была пиала супа, кусок индюшки, политый какой-то подливой, с гарниром из тушеного зеленого горошка с кукурузой и салат. Я оглянулась. Больные ели то же самое.
— Спасибо, Александр, — сказала я по-русски.
— На здоровье, — ответил он мне и отошел.
Мы принялись за еду. На удивление, вкус оказался вполне сносным. Я ожидала худшего.
— Как вас зовут, госпожа Вишневская? — спросил неожиданно молодой врач.
— Валерия. А вас?
— Меня Игаль, — сказал он в ответ.
— Вы знаете, обед очень приличный, даже, можно сказать, вкусный.
Игаль пристально смотрел на меня сквозь свои круглые очки и молчал. Вдруг он спросил:
— Так что вы у нас искали, Валерия?
Я отложила вилку в сторону.
— Когда я услышала по радио, что был убит еще один врач-психиатр, то подумала — может быть, в клинике что-нибудь узнаю. Я приехала сюда просто так, по наитию. Я абсолютно не предугадывала, что из этого выйдет.
— Значит, вы решили провести самостоятельное расследование, госпожа Агата Кристи?
Ну вот, меня снова назвали так. Неужели я так похожа на великую писательницу?
— А что бы вы хотели? — взорвалась я. — Сначала я вижу труп, потом ко мне пытается ворваться убийца, потом меня допрашивают, потом убийца угрожает мне по телефону… Это что — не причина защищаться?