Я набрала его служебный номер:
— Денис, привет. Я уже встретилась с Борнштейном, так что в полицию идти не надо.
— Где это ты успела? — подозрительно спросил он.
— Он нашел меня в Тель-Авиве, в психиатрической лечебнице, — торопливо объяснила я.
— Где-где? — спросил после заметной паузы Денис. — В какой лечебнице?
— Ну… Ну, неважно, — я сообразила, как со стороны выглядело мое объяснение. — Неважно, следователь был там на совещании.
— На совещании в дурдоме? — недоверчиво переспросил Денис.
— Да не в дурдоме! — рассердилась я. — В Тель-Авиве. Это я была в дурдоме. Пока меня там кормили обедом, доктор вызвал за мной следователя, а тот как раз поставил мой телефон на прослушивание… — тут я замолчала, потому что из сказанного уж точно можно было сделать вывод о совсем неслучайном моем пребывании в психиатрической лечебнице.
По-моему, Денис именно такой вывод и сделал.
— Хорошо, — сказал он осторожно, как будто разговаривал с больной. — Все прекрасно, я понял. У тебя был тяжелый, нервный день. Ты, пожалуйста, поезжай домой. Не торопись, будь внимательна. И отдохни. Как следует отдохни, расслабься. Я после работы сразу же приеду к тебе. Договорились?
— Договорились, — послушно ответила я.
— Ну, вот и славно. Целую, бай, — он повесил трубку.
«Но мне еще нужно заскочить на работу!» — хотела сказать я. Не успела. Ладно, постараюсь не задерживаться.
«Сразу к тебе», — это подразумевается, не заезжая домой. Значит, его надо будет накормить и достать из щкафа его домашнюю майку. Ладно, иногда это даже приятно. А вот его мама будет недовольна. Ее зовут Элеонора Леонидовна, она довольно моложавая дама с голубоватой сединой. В Москве работала в Академии педагогических наук и с тех пор, наверное, уверена, что знает, как воспитывать детей. У нее вечно сморщенный носик, как будто она постоянно к чему-то принюхивается.
Тем временем я уже была в Ашкелоне. Время близилось к пяти, и так как не нужно было идти с визитом в полицию, я решила заехать на работу. Все равно я ничего не успевала, так что возьму несколько документов домой для перевода.
Здание, в котором я имела честь снимать контору, гудело, как потревоженный улей. Около опечатанной двери покойного психоаналитика стояла группа зевак и возбужденно спорила. Мне не удалось проскочить мимо. Увидев меня, кто-то крикнул: «Вот она!» — и меня обступила плотная толпа любопытствующих.
«Да-а, — подумала я, — называется, поработала…»
На меня посыпался шквал вопросов:
— Это правда, что ты нашла тело? — спросила пухленькая секретарша местного адвоката. — Говорят, за тобой гнался убийца с пистолетом?
— И не с пистолетом, а с ножом, — компетентно добавил кто-то.
— Это его ревнивый муж зарезал, — веско сказала еще одна девица из маклерского бюро. — Коган, мир праху его, был любитель приводить дамочек в кабинет. У него там кушетка удобная.
— Сама, что ли, пробовала? — ехидно поинтересовалась подружка.
Я взмолилась:
— Слушайте, имейте совесть, я целый день моталась по делам, дайте сесть и перевести дух.
Меня пропустили в мой кабинет, но я, конечно, зря надеялась, что все останутся за дверью. Наш народ тактом не обижен. Конечно же, вся небольшая комната тут же была заполнена народом.
— Ну, рассказывай! — с нетерпением сказала одна из секретарш.
Я, в принципе, люблю быть в центре внимания, например, когда у меня платье сногсшибательное или когда из отпуска выхожу, но сейчас, после того, как я уже несколько раз возвращалась к этим леденящим душу подробностям? Ну уж нет, увольте. И я попыталась сократить свое повествование:
— Да что говорить, вернулась за зонтиком, у него свет горит, я зашла — он лежит, вокруг кровь… — в таком телеграфном ритме я попыталась закончить, но не тут-то было.
— Ты подробнее, — сказал маклер Додик, сидя на краешке моего стола.
Я вдруг разозлилась: