Я кивнула, хотя мне была известна лишь сама госпожа Айзенберг, а не ее детище.
— И они вдвоем придумали вот что. Жена предлагала какой-нибудь больнице субсидию с тем, чтобы деньги пошли на закупку лекарств, производимых фабрикой ее мужа, кстати, совсем неплохих лекарств. Наши эксперты проверили. Вся продукция изготовлялась под контролем австрийских технологов.
— И что, — спросила я, — больницы заключили с ним сделку?
— Крупные центры отказались, — ответил Михаэль. Мы уже давно выехали из парка и направлялись ко мне домой, — то ли сумма их не устроила, то ли не хотели конфликтовать со старыми партнерами, но дело обстоит именно так.
— Значит, согласились маленькие больницы, — твердо заключила я, — у них каждая копейка на счету.
— Верно, — кивнул Борнштейн, — согласилась клиника «Ткума» — у нее не хватало средств, а тут такое подспорье. И еще пара больниц на периферии, там сейчас проверяются накладные.
— Михаэль, я все понимаю, — с жаром сказала я. Меня уже настолько занимал этот случай, что мои собственные приключения отошли на второй план, — я не понимаю только одного: каким образом в клинике стали появляться наркотики с маркой «сделано на фабрике «Труфатон»?
— Я как-то от одного полицейского, кстати, выходца из России, слышал пословицу, которая точно отражает суть дела: «Жадность фрайера сгубила». Мне думается, с Айзенбергом именно это и произошло, — Михаэль остановился на красный свет, хотя на улице не было ни одной машины, ни одного пешехода, видимо, у него было врожденное чувство долга. — Ему было мало тех денег, которые перетекали к нему из американского фонда — нельзя было зарываться. И он совершил преступление. Мы нашли документы, по которым, как бой, списывались десятки ампул морфия и сотни упаковок психотропных препаратов, изготовленных «как некондиционные».
— А куда смотрели австрийские технологи? — удивилась я. — Их продукцию называют «некондиционной», а они в ус не дуют!
— А! — рассмеялся следователь. — Это еще одна русская пословица! Надо запомнить. Куда вы говорите, они дули?
— В ус, — я попыталась объяснить, что эта пословица обозначает, но Михаэль махнул рукой, как бы говоря, что он понял, и мы тронулись с места, так как загорелся зеленый.
— Технологи не заметили этого по ряду причин. Во-первых, они не всегда в Израиле. Их приглашают время от времени, а лекарства списывались в их отсутствие. И во-вторых — они занимаются производством, а не сбытом. Ни один западный специалист не полезет во что-то, если ему за это не заплатят. А вообще, как говорят французы, шерше ля фам, — вдруг неожиданно произнес Борнштейн.
— Это я знаю, — я поспешила ответить. — Его жена жаловалась, что ее благоверный стал холоден.
— И она была права, — усмехнулся следователь. — Знаете, на что шли денежки, которые Айзенберг зарабатывал так непотребно?
— Нет, — удивилась я.
— У него действительно была любовница — молодая девушка из Гедеры. И чтобы не ударить в грязь лицом, он закупил партию «виагры» — этого патентованного средства от мужского бессилия. Видимо, хотел внедрить ее производство у себя на фабрике. Но внедрить не внедрил, а лекарство съел сам — не пропадать же добру.
Милый, милый Михаэль! Так он старался отвлечь меня от жутких воспоминаний.
Около моего дома он остановился и сказал:
— Обо всем, что произошло с вами, поговорим завтра, вернее, сегодня. Я вам позвоню.
— Спасибо вам. Если бы не вы… — мой голос сорвался, и я неожиданно для себя обняла его и поцеловала. Он даже не удивился.
Я вышла из машины и поднялась к себе. Дверь была не заперта, в квартире стояла тишина.
Я включила бра над постелью и присела на краешек. Денис повернулся ко мне и сонно спросил:
— Где ты была? Я ждал-ждал — и заснул.
— Скажи-ка мне, милый ребенок, — спросила я его вместо ответа голосом фрекен Бок, — зачем тебе нож в дипломате?
— Мама просила купить, — «милый ребенок» зевнул и отвернулся к стене. А я осталась сидеть на краю постели, с трудом справляясь с приступом истерического смеха.
Елена ХАЕЦКАЯ