— Мне неприятен этот разговор.
— Если бы рядом с ней был подходящий мужчина, она перестала бы жить твоей жизнью. И не ревнуй. Она вполне еще может нравиться.
Денис был подавлен и угрюм. Мысль о том, что мать может связать свою судьбу с кем-то, не влезала в его сознание. Сколько он себя помнил, мать принадлежала только ему. Когда скончался его отец, какая-то крупная шишка в органах госбезопасности, Денису было четыре года. Отец был намного старше матери, и поэтому обратную разницу в наших возрастах Элеонора переносила с трудом.
Телефон Дениса был занят глухо и надолго. Я набрала номер сотового, он не отвечал.
Часы показывали половину второго. Я бухнулась в кровать и мгновенно уснула.
Глава 2. БЕЗУМНОЕ УДВОЕНИЕ
Я не могу выйти из дома, не выпив крепкого чая. Денис смеется надо мной, называет меня японкой, сам-то он заядлый кофеман. А я кофе, наверное, пила пару раз в жизни, ну равнодушна я к нему.
Пить хороший чай меня приучил мой муж. Он сам родом из Баку, а в Ленинград приехал к братьям — один из них после армии женился на ленинградке, вот младшие и потянулись за ним. Мне тогда было девятнадцать, волосы цвета вороного крыла — спасибо прабабке-гречанке. Звали ее Валерия Иссандри, была она неописуемой красоты женщина, и из-за нее стрелялись грузинский князь и польский шляхтич.
Поляк и увез ее в Варшаву. От него она сбежала через несколько лет, привезя в Санкт-Петербург в 1910 году варшавский шарм и моего деда Мирослава, говорящего только по-польски. Незадолго до революции красавица Валерия вышла замуж за поставщика шпал для железной дороги его Императорского величества, Бенциона Шварца. Почему шпал? Потому что евреям тогда было запрещено торговать железом, и рельсы поставлял железной дороге истинно православный. Она перешла в иудаизм, иначе они не смогли бы пожениться, а Мирославу сделали обрезание и дали новое имя — Мендель. Поляк, приехавший на поиски, попробовал поднять крик, но ему быстро закрыли рот, и он уехал обратно, удовлетворенный кругленькой суммой. Жили они хорошо, съездили в Палестину, к святым местам. Бабушка рассказывала, что они были дружны с бароном Ротшильдом и даже прикупили себе земли возле какого-то сионистского поселения. Но это все слухи и семейные предания. После революции красавица Валерия вместе с мужем и сыновьями Менделем и Иосифом уехала в Германию. Когда в Германии к власти пришли фашисты, чета Шварцев с Иосифом вновь собрала вещички и направилась в Америку, а вот Мендель решил вернуться в Россию. Ему было тридцать с небольшим, красавец мужчина в самом соку.
Мендель вернулся в Ленинград, в город, из которого эмигрировал. Он был идеалистом. Через полгода встретил мою бабушку, Софу, студентку финансового техникума, и влюбился без памяти. Моя мама родилась в 36-м году. А в 37-м деда Менделя взяли как врага народа и сослали в Гулаг. Там он и сгинул.
Я в детстве могла часами слушать бабушкины рассказы. Она говорила, как жила, просто и спокойно. А я не могла без содрогания слушать некоторые ее истории.
Когда я собиралась в Израиль, я спросила бабушку:
— Ты можешь отдать мне трюмо, я его увезу с собой? — Трюмо было роскошное, из красного дерева с резными завитушками, в общем, антик начала века. Оно загромождало бабушкину однокомнатную квартиру. Бабушка все равно хотела продать его в БДТ.
— Да, — сказала она, — забирай, будет тебе память обо мне.
— А ты только трюмо купила или еще что-то? — поинтересовалась я.
— Да нет же, это трюмо — последнее, что осталось от большого гостиного гарнитура. Его купил в 1911 году твой прадед, Мордехай Шварц.
— А что еще было в этом гарнитуре?
— Шкаф был зеркальный, резные подставки для цветов, ломберный столик.
— Это что еще такое?
— Это столик для игры в карты. Он был овальный, раскрывался, а внутри был обит зеленым сукном. Еще у него была крестовина на ножках и углубление для мела.
— Класс! — я тут же представила себе этот столик и мысленно начала записывать карточные долги на зеленом сукне. — А где он сейчас? Ты его продала?
— Нет, — ответила бабушка. — Когда в 37-м году пришли за дедушкой, его забрали.
Я заледенела. Я просто не могла себе представить, что вот сейчас кто-то вламывается в мой дом, мою крепость, забирает моего мужа и мой любимый ломберный столик и уходит безнаказанным.