Журналист не любил игровых видов спорта, а к гольфу относился с легким презрением. Вместо того чтобы наслаждаться осенней погодой и размышлять о чем-нибудь возвышенном, — лупить мячик клюшкой да еще думать о каких-то лунках… Развлечение для взрослых детей — иначе не скажешь.
Зато Дорошенко играл с удовольствием да и одет был в лучших традициях гольф-клуба — гетры, специальные ботинки, яркая спортивная куртка и шотландский берет. Светлые, почти седые волосы, правильные черты лица и тонкие металлические очки, за которыми поблескивали умные глаза, дополняли облик знаменитого телеведущего.
— Так ты говоришь, оприходовал-таки нашу коммунистическую красавицу? — лукаво поинтересовался он.
Речь шла о той красивой даме — корреспондентке «Правды-5», которая на пресс-конференции Никодима Трофимовича Деркача задала ему вопрос о количестве переданных в суд дел на коррупционеров из высших эшелонов власти. После окончания пресс-конференции Ястребов, который уже давно положил глаз на «оппозиционную красотку», повел ее в бар Пресс-центра. Там они выпили кофе с коньяком, потом перешли на просто коньяк, а затем так развеселились, что отправились ужинать в ближайший ресторан. Перемещение в квартиру Ястребова произошло так просто и естественно, что он уже и сам не мог вспомнить, когда он ей это предложил и почему она так легко согласилась.
— Да, было дело, — самодовольно усмехнулся журналист, вспоминая события той ночи.
— Ну и как, она ведет себя по-прежнему?
— Как это — по-прежнему?
— В самый критический момент переходит на итальянский и начинает подбадривать: Forza, ragazzo, forza (давай, парень, давай!)?
— Было такое, — кивнул Ястребов, — я еще подумал — где она этому научилась и почему именно по-итальянски?
— Ездила в Италию, на праздник коммунистической газеты «Унита», — пояснил Дорошенко, — вот и выучила несколько подходящих для этого случая фраз.
— Да ты-то откуда все это знаешь?
— Ну, брат, я все про всех знаю.
— А сам-то ты с ней не того?
— Нет, хотя и очень не прочь.
Оба улыбнулись. Дорошенко в очередной раз взмахнул клюшкой и отправил мяч в голубое осеннее небо. Проследив за тем, куда он упал, телеведущий подхватил тележку с клюшками, и приятели медленно двинулись дальше.
— Кстати, — снова заговорил Ястребов, — кроме этой фразы она умеет делать еще несколько замечательных вещей, например…
— Стоп-стоп, не надо рассказывать, — поспешно перебил его Дорошенко, — а то еще возбудишь меня своей словесной порнографией…
— Ты серьезно? — изумился Михаил. — Да нам с тобой уже скоро сороковник стукнет!
— Ну и что?
— Это в двадцать можно было возбудиться от прочитанной где-нибудь фразы типа: «Он расстегнул на ней бюстгальтер», а в сорок уже не всегда возбуждаешься от самого процесса.
— Не скажи, у меня с этим делом все в порядке, — усмехнулся Дорошенко.
— Ага, и потому ты уже третью жену меняешь, — Ястребов был человеком язвительным и не мог удержаться.
— Зато ты никак не женишься. Впрочем, черт с ними, с женами, поговорим лучше о деле. Ты так и не надумал переходить в нашу телекомпанию?
— Нет.
— Но почему? — удивился Дорошенко. — Сначала станешь корреспондентом, потом начнешь подменять меня в моей программе во время командировок, а затем, когда я окончательно выбьюсь в начальство, заменишь меня полностью. Соглашайся!
— «Скоро все мои друзья выбьются в начальство, и тогда наверняка будет легче жить!» — пропел Ястребов. — Нет, старик, это не для меня!
— Но почему, почему?
— Во-первых, мне нравится работа с текстом, я, можно сказать, графоман — люблю писать и печататься. А нести свою морду в телевизор, чтобы тебя узнавали у каждой коммерческой палатки, когда выйдешь за пивом, пока не очень хочется.
— Ну, это несерьезно.
— Есть и вторая причина. Сейчас я свободный художник — полностью свободный, заметь! А поступив на службу, вынужден буду соблюдать субординацию. Даже с тобой уже не смогу быть на дружеской ноге. Вот запулил ты свой мячик хрен знает куда — а мне плевать. А был бы я твоим подчиненным — бросился бы в кусты и принес тебе его обратно в зубах, как бобик.