— Почему — ведь вы продолжали жить рядом?
— Это только кажется, что если живешь в соседнем подъезде, то встречаешься чуть ли не каждый день, — охотно пояснил Гринев, — на самом деле это бывает даже не каждый месяц. После окончания школы я потерял ее из виду почти на два года! То есть я, конечно, знал, что она продолжает жить там же, проходя мимо ее окна, видел, что оно освещено настольной лампой — Ирина всегда была отличницей и много занималась, — однако встретиться нам никак не удавалось. Звонить я уже не осмеливался — юношеская робость, знаете ли, — поэтому оставалось лишь страдать да вздыхать. Впрочем, однажды, еще в десятом классе, я все-таки набрался смелости и позвонил, чтобы пригласить ее на хоккей, однако она холодно отказалась.
— А почему не в кино?
— Стремился поразить своей оригинальностью, — и Гринев вяло усмехнулся. — После этого звонка я не виделся с ней целых два года. За это время мы оба успели поступить в институты: я — в Бауманский, она — в авиационный. Самое интересное, что мы снова встретились на дне рождения у моего лучшего друга — его дом находится через дорогу, в пяти минутах ходьбы от меня. Оказалось, что он познакомился с ней в автобусе, когда они оба возвращались домой. Именно тогда, на этом дне рождения, я и почувствовал, что моя прежняя любовь вспыхнула с новой силой. Но теперь Ирина была девушкой моего лучшего друга — и мне приходилось скрывать свои чувства, с завистью слушая его рассказы о том, как он водил ее то в бар, то на дискотеку. Однако нет худа без добра — благодаря ему я стал встречаться с ней гораздо чаще. На третьем курсе даже помог ей сделать какую-то курсовую… — Гринев замолчал и полез за сигаретами. Судя по выражению лица, все эти детско-юношеские воспоминания его заметно взволновали — он порозовел, стал суетлив, голос дрожал.
Прижогин не торопил хозяина квартиры. Более того, он с искренним и весьма доброжелательным интересом слушал его исповедь, — а тому явно хотелось выговориться.
— Все закончилось тем, что мой друг, который был евреем, уехал в Америку, — снова заговорил Гринев. — Когда мы прощались с ним в аэропорту, он рассказал, что предложил Ирине выйти замуж и уехать вместе с ним, но она отказалась, заявив, что не настолько его любит. После этого я снова начал ей звонить — на этот раз под тем предлогом, что в своих письмах из Нью-Йорка мой друг продолжал интересоваться ее делами. Несколько раз мы даже встречались, чтобы погулять по парку, и я показывал ей его письма и фотографии. Но стоило мне только заикнуться о своих чувствах, как эти встречи сразу прекратились. По телефону она разговаривала со мной ледяным тоном и, как правило, произносила только две фразы: «Извини, мне некогда» или «Я не собираюсь это обсуждать».
Наконец, мне все это надоело, я бросил ей звонить и ударился в самый жестокий загул — водил к себе приятелей и девиц, причем каждый раз старался вести себя как можно громче — пусть знает, что я уже не прежний робкий юноша, а лихой гусар, которому сам черт не брат!
За последующие два года я видел ее только один раз — и то издалека. Но в день окончания института, вернувшись из ресторана, где мы всей группой обмывали свои дипломы, я снова позвонил Ирине. Она разговаривала со мной все так же холодно, но по некоторым ее замечаниям я понял, что мои гусарские похождения не остались незамеченными — следовательно, она продолжала помнить о моем существовании!
В следующий период нашей жизни, когда я поступил в аспирантуру, а она закончила институт и начала работать, роли неожиданно переменились. Теперь уже я, ревниво свешиваясь с балкона, прислушивался к звукам вечеринок, проходивших в ее квартире, или же следил из окна за тем, кто и на какой машине подвозил ее к подъезду. Особенно взволновал меня один эпизод — однажды летом, примерно в одиннадцать вечера, подъехала белая спортивная иномарка. Ирина вышла оттуда в сопровождении двух парней — один повыше, другой пониже — и повела их к себе домой.
Я чуть с ума не сошел, представляя себе, что они занимаются групповым сексом! Особенно меня бесило следующее соображение — самое изощренное женское блядство состоит не в том, чтобы давать всем подряд, а в том, чтобы вести себя как похотливая сучка и при этом разыгрывать неприступность. Кстати, в районе двух ночи все трое вышли из дома, сели в машину и куда-то укатили…
— Вы и до сих пор испытываете подобную ревность? — мягко поинтересовался Прижогин.
— Нет, что вы! — Казалось, что Гринев даже обрадовался этому вопросу. — Да если бы это было так, я просто свихнулся бы — ведь она водила к себе мужиков почти пять лет, вплоть до того момента, пока не вышла замуж.