«Она ужасно выла сигнализацией и так долго, почти полчаса. А ее все никто не выключал!» — пожаловалась мне одна местная старушка.
Именно это замечание и натолкнуло меня на догадку. Я вновь опросил трех автовладельцев, задавая им один и тот же странный вопрос: «Находясь в этом дворе, вы сигналили или, может быть, у вас срабатывала сигнализация?» Оказалось, что армянин не сигналил, а просто кричал «Аро, Уно, Арайс!», оповещая родственников о своем приезде; банкир сигналил, давая знать своей любовнице, чтобы она спускалась вниз; а юный автовладелец постоянно ездил с магнитофоном, включенным «на всю катушку».
После таких признаний оставалось только найти человека, который бы жил в том самом дворе и которому бы особенно досаждал шум, производимый бесцеремонными автовладельцами в любое время дня и ночи. Найти этого «ночного мстителя» не составило труда — это оказалась немолодая и не слишком умная дама — редактор одного из крупных московских издательств.
«Они мешали мне работать с рукописями!» — заявила она.
«Но вы хоть просили этих автовладельцев, чтобы они вели себя потише?» — спросил я.
«Предупреждала, но они меня послали куда подальше. Именно после этого я и взялась за керосин. Были бы у меня гранаты — кидала бы им гранаты!»
— Занятно, — пробормотал Гринев. — Интересно, знаком ли с ней мой сосед — Гавриил Донецкий. Может, она его тоже редактировала? Как ее фамилия?
— Сергеева.
— Надо будет спросить. Что, мы уже приехали?
— Нет, это местное отделение милиции, но здание судмедэкспертизы, где сейчас находится тело, расположено во дворе. Для начала мы захватим с собой местного участкового, на участке которого оно было найдено. Ну что — идем?
Гринев кивнул и первым выбрался из машины.
Несмотря на все старания Прижогина, соседу было явно не по себе и с каждым шагом становилось все хуже и хуже. Местный участковый, следуя за следователем и инженером, удивленно поглядывал на них обоих. Впрочем, само здание судмедэкспертизы — грязный, облупленный двухэтажный особняк, вплотную примыкавший к забору, за которым шла какая-то стройка, производил гнетущее впечатление — вроде той заброшенной церкви, где злополучный философ Хома Брут читал псалмы за упокой души убиенной им ведьмы.
Особенно это впечатление усилилось после того, как все трое миновали обшарпанную дверь и пошли по коридору. Прохладный, но свежий ветер снаружи сменился холодной, неподвижной затхлостью внутри, что отнюдь не способствовало улучшению настроения. Сосед дрожал как осиновый лист.
Когда они вошли в зал для вскрытий и находившийся там служитель по знаку участкового выдвинул один из отсеков холодильной камеры, Гринев задрожал так, что Прижогин счел необходимым встать рядом и положить руку ему на плечо.
Стоило служителю откинуть покрывало и предъявить нечто бледно-зеленовато-черного цвета, как инженер беззвучно закатил глаза и, если бы не крепкие объятия Прижогина, немедленно бы рухнул на холодный кафельный пол.
Последующие пятнадцать минут Гринева приводили в чувство, предварительно уложив на кушетку в кабинете дежурного санитара. Наконец, он начал подавать признаки жизни.
— Ну, как вы себя чувствуете? — поинтересовался Прижогин, как только в его глазах появился осмысленный блеск.
— Скверно, — тихо отозвался Гринев, медленно приподнимаясь и садясь.
— Это она?
— Не знаю.
— То есть вы ее не опознали?
— Да какое там, к черту, опознание! — взвился Гринев. — У нее же не лицо, а… я не знаю… какая-то жуткая маска смерти с чудовищным оскалом.