— О чем вы говорите, Гавриил Петрович! — Гринев сообразил, что сосед все равно не уйдет, пока не «приговорит» принесенную с собой бутылку. Значит, чтобы поскорее избавиться от его присутствия, надо ему в этом помочь. Да и чего он упрямится? После обморока от посещения морга успокоить нервы лучше всего именно водкой. Тем более что сейчас он пребывал в тяжелом «философском» настроении и с искренним негодованием взирал на вопиющее несовершенство мира, чувствуя, как внутри него разливается тошнотворная желчь мизантропии. Окружающие люди стали казаться или мерзавцами, или уродами, и оставалось лишь изощряться в придумывании наиболее обидных определений. Например, его сосед — типичный «водкоглотатель». — Вас послушать, так меня побили расшалившиеся подростки, которые пьют баночное пиво и громко хвастаются друг перед другом своей половой удалью — из тех, кого можно назвать «орущие мочеполовые органы»! А ведь речь идет о сотрудниках милиции, которые обязаны защищать нормальных граждан, а не издеваться над ними и уж тем более не бить. Ведь они, черт бы их подрал, существуют на наши кровные денежки, которые мы платим в виде налогов!
— Кстати, о деньгах, — с ходу опрокинув две рюмки подряд, заговорил Донецкий. — Я вот чего подумал — откупился бы ты от них, что ли?
— В каком смысле?
— Да найди ты продажную шлюху, заплати ей и дай ее телефон!
— Вы рехнулись? — изумился Гринев. — Это я еще буду оплачивать их разврат? Во-первых, с какой стати, во-вторых, на какие шиши, в-третьих, им же нужна именно та, которую они в тот раз видели со мной у метро!
— Да ерунда это все, любая сойдет.
— Кстати, — все более горячился Гринев, — вот вы постоянно оправдываете сотрудников своих любимых органов, да и в книгах их описываете как героев — одно загляденье… А сами-то не боитесь когда-нибудь попасть в руки таким же милицейским отморозкам, у которых я побывал?
— А чего мне бояться? Я — чист перед законом, меня не за что брать!
— Так ведь и я чист, и меня не за что было брать! — рассвирепел Гринев и яростно влил в себя рюмку, после чего закашлялся и нехотя, досадуя на самого себя, отправился на кухню — принести что-нибудь закусить. — Как вы не понимаете того главного противоречия, которое я вам никак не втолкую — люди, обязанные бороться с преступностью, сами ведут себя как преступники. Ну и о чем после этого можно говорить?
— Чтобы бороться с преступностью, нужна железная воля властей, — после недолгого раздумья заявил слегка захмелевший писатель, с трудом прожевывая кусок зачерствевшего сыра.
— Это как?
— А вот так. Ночью отдается секретный приказ, группы захвата разъезжаются по давно известным адресам и берут всех уголовных авторитетов тепленькими. Той же ночью их судят специальным трибуналом, приговаривают и расстреливают.
— А судить-то зачем? — усмехнулся Гринев. — Если приговор известен заранее…
— Ради соблюдения законности! Но главное — после проведения этой операции на следующее утро мы все проснемся в другой стране!
— Это уж точно! Страна будет другая — вот только не дай Бог нам с вами в ней оказаться!
— А чем тебе мой план не нравится? — подозрительно поинтересовался Донецкий.
— Он просто нереален. При нынешней коррупции все крупные авторитеты будут знать о вашей «секретной» операции раньше, чем о ней узнают группы захвата.
— Ну, это еще не факт!
— Да это и не самое главное. Хуже всего другое — уже сейчас менты едва ли не страшнее бандитов, но пока они хоть как-то друг друга уравновешивают. А если бандиты исчезнут, то можно себе представить, как распоясаются менты! Был бандитизм, начнется ментовщина!
— Никто не распоясается, все настоящие менты уважают порядок. Знаешь, как говорят немцы? Ordnung uber alles!
— По-моему, это не из той оперы, — невольно улыбнулся Гринев, на этот раз первый поднимая свою рюмку и чокаясь с соседом. — Кстати, еще неизвестно, как отличить настоящих ментов от поддельных?
— Да вот, пожалуйста, перед тобой сидит настоящий мент, — гордо выпрямился в кресле Донецкий, бросая на собеседника снисходительный взгляд.