— Впечатление такое, что хоронят Антония и Клеопатру. Ты не находишь?
— Антоний был воин, — сухо ответил Яша.
— А Клеопатра?
— Помню только, что она знала семь языков.
— Тебя это удивило?
— Очень.
— Почему?
— Потому что современная шлюха и одного толком не знает.
— Очень интересная мысль, — хохотнул Климов. — Пошли.
В зале прощания, где на высоком постаменте покоились два роскошных гроба, Климов сразу же выделил из толпы два интересующих его объекта: господина Вебера — это мог быть только он, — который стоял рядом с Линдером, и высокого седеющего мужчину с потрепанным, но очень выразительным, можно даже сказать, одухотворенным лицом. Первый привлек внимание Климова тем, что попался на вранье, вернее, врал Линдер, когда говорил, что Вебер улетел домой тринадцатичасовым рейсом. Климов решил его проверить, смотался в Шереметьево и без особого труда выяснил, что в списках пассажиров рейса номер семьсот пятнадцать, отправляющегося по маршруту Москва — Франкфурт-на-Майне, Курт Вебер не значился. «Значит, этот паразит укатил домой поездом, — решил он. — Почему?» На этот вопрос ответить было труднее. Либо Вебер действительно чист, как стеклышко, либо его подставили.
Второй объект — мужчина с потрепанным, но очень выразительным лицом обратил на себя внимание Климова тем, что все время пытался приблизиться и заговорить с Турусовой, в одиночестве застывшей у постамента с двумя гробами, но каждый раз, как только он предпринимал очередную попытку пойти на сближение, его останавливал пылающий гневом взгляд или почти незаметный, но твердый, полный властной силы взмах руки, затянутой в лайковую перчатку темно-синего цвета.
— А он действительно дурак, — сказал Яша, когда благообразный еврейчик-органист вдарил во всю мощь пневматических ревущих труб и под сводами зала поплыл бесовский вариант заупокойной литургии. — Явился не запылился.
В это время мужчина с потрепанным, но очень выразительным лицом, воспользовавшись громовыми раскатами органа, вплотную подошел к Турусовой и стал сердито нашептывать ей на ухо что-то, по-видимому, очень дерзкое и мерзкое, ибо последняя, не выдержав, резко обернулась и, побледнев, произнесла такое, что господин с потрепанным лицом отшатнулся, как будто его ударили, и заплетающимся шагом направился к выходу.
— Топай за ним, — приказал Климов. — И чтобы к вечеру я знал, где этот умник родился и где крестился…
Звуки органа неожиданно смолкли, и в зале наступила… гробовая тишина. Другого слова не подберешь, ибо в следующее мгновение лязгнуло железо транспортной ленты, и гробы — сперва первый, а затем второй — медленно поплыли в огненное жерло печки. У всех присутствующих в зале — и у друзей, и у врагов — сдавило горло, и ни один стон, ни один всхлип не вырвался на свободу, пока бархатные шторки не сомкнулись, и все подумали, что души покойных улетели в рай.
На какое-то мгновение Климов раздвоился — одна половина рвалась на помощь Ольге Сергеевне Турусовой, маленькая, одинокая фигурка которой, казалось, корчилась от боли и взывала к состраданию, вторая, напомнив о долге, криком кричала, что ему необходимо побеседовать с Куртом Вебером. И кто знает, чем закончился бы этот внутренний спор, если бы его не разрешил Макс Иванович Линдер. Он представил Климову своего компаньона и сказал:
— По русскому обычаю надо бы помянуть покойницу… Вы не против?
— А почему я должен быть против? — вопросом на вопрос ответил Климов. — С удовольствием посижу с вами и… — Он перевел взгляд на Вебера. — Поговорю.
— К вашим услугам, — склонил голову Вебер. — Харчевня «Два пескаря» вас устроит?
— Это которая на Полянке?
— Да.
— Вполне.
— В таком случае… поскольку у каждого свой транспорт, встретимся прямо там. Договорились?
— Я не заставлю себя ждать, господа.
Толпа провожающих незаметно рассосалась, зал опустел, и Климов подошел к Турусовой.
— Ольга Сергеевна, разрешите я отвезу вас домой?
Турусова вскинула глаза и посмотрела на него долгим измученным взглядом.
— Спасибо.
Она взяла его под руку, и Климов проводил ее до своей машины.
— Я забыл ваш адрес, — сказал он, выжимая сцепление.
— Малая Полянка…
«Какое странное совпадение, — подумал Климов. — Я живу на Якиманке, Турусова — на Малой Полянке, то есть мы попросту соседи, а встреча с двумя прохвостами состоится на Большой Полянке. Равнобедренный треугольник… Нет — Бермудский, черт бы его побрал!»