— Зоя Михайловна, не был ли вашим клиентом некий Макс Иванович Линдер? — спросил Красин, возвратившись на кухню.
— Линдер? — переспросила Зоя Михайловна до ненатуральности спокойным голосом. Красин, уловив эту ненатуральность, попытался перехватить взгляд собеседницы, чтобы выяснить причину ее беспокойства, но ему это не удалось — взгляд скользил, словно луч прожектора в ночи, плавно и безостановочно. Будто он что-то искал. Но что?
— Вы должны его знать! — жестко проговорил Красин. — Это он наложил лапу на психоневрологический диспансер, в котором вы раньше работали.
— Более того, он предложил мне после ремонта его возглавить, — продолжила Зоя Михайловна, наконец-то взяв себя в руки и успокоившись. — А когда я отказалась, ко мне явились эти ребята… которых вы имели возможность лицезреть…
— А почему вы отказались?
— А потому, что он возжелал использовать диспансер не по назначению — превратить в массажный салон. А меня… В общем, я должна была бы работать на него.
— Понятно, — сказал Красин. — Ну и что ребята?
— Изнасиловали меня. На полу. Один залез, а второй кнопки под задницу подкладывал. Потом поменялись.
— И вы решили отомстить?
— Сгноить.
«А ведь добьется своего — баба с характером».
— А как вы узнали, что эти ребята связаны с Линдером?
— Наняла частного сыщика.
— Он один работает?
— Да.
— Фамилия?
Зоя Михайловна порылась в сумочке и протянула Красину визитку.
— И много этот Воропаев накопал?
— Достаточно, чтобы задуматься, — кивнула Зоя Михайловна. — Банк «Уральские самоцветы» находится в Екатеринбурге, здесь — филиал, который в любой момент может лопнуть, ибо директор его темная лошадка — две судимости. Не меньший интерес представляет и Сидоров Игорь Вячеславович, возглавляющий охранное агентство «Беркут». Сам он чист, как стеклышко, но папа его, Вячеслав Иванович Сидоров по кличке Тойота, тот еще фрукт — приговорен за свои делишки к пожизненному заключению, бежал из-под стражи и сейчас скрывается.
— Информация Воропаева?
— Его, родимого. — Зоя Михайловна поставила на газ чайник. — Дальше он копать отказался. Сказал: «Извини, Зоечка, у меня одна голова на плечах, и я не хочу, чтобы моя любимая женщина однажды утром обнаружила ее в бачке отбросов».
— Здравая мысль. — Красин спрятал визитку Воропаева в нагрудный кармашек и, поразмышляв, спросил: — Зоя Михайловна, наш разговор мы предварили условием — услуга за услугу… Моя услуга, как я понял, заключается в том, чтобы привлечь к ответственности посетивших вас ребят. Я не ошибся?
— Вы не ошиблись, — сказала Зоя Михайловна. — Только не привлечь к ответственности, а сгноить, — добавила она, наливаясь яростью дикой кошки. — Сколько это будет стоить?
— Дорого, — улыбнулся Красин.
— Десять тысяч долларов вас устроят?
Насмешливая улыбочка на лице Красина мгновенно обернулась серьезной озабоченностью.
— Деньги неплохие, — сказал он. — Но прежде чем вам ответить, я должен посоветоваться с начальством.
— А ваше начальство может войти в положение женщины, которую так жестоко обидели?
— Может.
— А вы?
— Я постараюсь вам помочь.
На том она и расстались. Зоя Михайловна с надеждой на скорое отмщение, а Красин с верой в российское правосудие — коллективное изнасилование, пытки и рэкет тянули, по его мнению, на пожизненное заключение.
Скоков сказал: «Климова не трогайте. Пусть сам разберется в своих отношениях с Турусовой». И, чтобы подтвердить правильность решения, процитировал коллегам Маяковского: «Что нам до Маши и сердца ейного, это их дело, дело семейное». Поэтому, когда Климов, отобедав и проведя беседу с господами Линдером и его другом из Франкфурта-на-Майне Вебером, из которой не выудил даже паршивого пескаря, попытался связаться по телефону с Колбертом, Красиным и Волынским, то нарвался на красноречивое молчание. «Наверное, им не до меня, работают ребята», — подумал он уважительно, взглянул на часы и набрал номер Митасовой.
— Добрый вечер, Катерина!
— Вечер добрый, — проворковала Митасова. — Можешь меня поздравить.
— Тебя взяли в штат?
— Оторвали с руками и ногами.
— Поздравляю!
— И это все? Я же женщина, Климов! — Голос Митасовой переливался игривыми интонациями. Климов, уловив эти переливы, вспомнил, как эта женщина поцеловала его — вроде бы не жадно, без страсти и боевого огня, но ее губы, нежные и полные желания, мгновенно вызвали ответное желание, и он подчинился — принял навязанную игру и почувствовал себя мышонком, которого словила сытая кошка. Тогда ему стало страшно. А теперь… Он беззаботно рассмеялся — кошка далеко, не достанет — и вновь принял игру.