Климов еще не был готов к такому повороту событий, поэтому разговор за ужином напоминал скорее разминку двух фехтовальщиков, когда в ход идут не только взаимные уколы и ложные выпады, но и словесная перебранка, на первый взгляд легкая и непринужденная, а на самом деле жалящая, как рассерженная чьим-то вторжением в свое жилище оса.
Обеспокоенность и возникшее ни с того ни с сего напряжение Климов почувствовал еще перед ужином, когда Митасова, приняв душ, объявилась на пороге комнаты. На ней был его собственный светло-коричневый в темную полоску халат, туго перетянутый поясом. Ворот распахнут, стройная шея, упругие, манящие нерастраченной энергией груди зрелой самки. От знойно нахлынувшего желания он стиснул зубы. Хочется, ох как хочется! И она это видит. Держится по-домашнему, словно давно тут поселилась и никуда больше не спешит. Доплыла до родного берега.
Климов отвернулся, налил себе рюмку водки, выпил, проклиная себя за слабость.
— С легким паром!
— Спасибо. — Митасова села в кресло напротив, осмотрелась. Ее поразили рога. Красивые, изящно изогнутые, диаметром почти с блюдце у основания и острыми, устремленными вперед концами, они свидетельствовали о силе и мощи носившего их животного.
— Чьи? — спросила она.
— Мои, — усмехнулся Климов.
— А на самом деле?
— Равнинного тура. Последний экземпляр был убит в тысяча восемьсот тридцать девятом году. Очень редкие рога.
— А каким образом они к тебе попали?
— По наследству. Дед из Германии вывез. В качестве трофея, так сказать.
Митасова налила себе кофе, отпила глоточек и неожиданно спросила:
— Ты когда-нибудь любил?
— «Мы все любили понемногу, кого-нибудь и как-нибудь», — Климов выпил водки, закусил маринованным огурчиком.
— Это Пушкин, — сказала Митасова. — А я тебя спрашиваю.
— Я влюбчивый, — отмахнулся Климов.
— Бабник, значит?
— Выходит, так.
— Ну, а меня мог бы полюбить?
Климов взял веточку кинзы, положил ее на небольшой кусочек свинины, зажаренной в духовке, и отправил в рот.
— Обалдеть можно! Ты кто по профессии?
— Переводчик-синхронист.
— А я думал, повар.
— Ты не ответил на мой вопрос.
— А он для тебя важен?
— Очень.
Климов сварганил себе еще один бутерброд.
— Ты бы, наверное, мне подошла, но…
— Что «но»?
— Понимаешь, красивая женщина — это всегда проблема.
— А у тебя своих хватает. Так?
— Верно.
Митасова закинула голову и долго смотрела в потолок, будто ища там отклик своим блудливым мыслям. И, кажется, нашла. Ибо через некоторое время с ее губ слетел легкий смешок.
— Где-то я читала… В общем, если человек преодолевает трудности, то это хорошо, но если он их сам себе создает, то он просто-напросто дурак.
Климов неожиданно разозлился, сунул сигарету в зубы.
— Это ты к чему?
— К тому, дорогой, что ты сам сотворил себе проблему… взявшись за это дело.
— Я — человек подневольный. Мне приказали…
— Не ври, полковник! Ты в отпуске. — Митасова, как бы упреждая дальнейшие возражения, властно вскинула руку. — Чем тебя зацепила Ольга Сергеевна? Умом? Нежностью? А может, бабьим лукавством?
Чуть оторопев, все глубже, как во сне, погружаясь в обволакивающее темно-синее сияние внимательно наблюдавших за ним глаз, Климов пробормотал:
— Откуда тебе все это известно?
— У меня дар, — скромно сообщила Митасова. — Неужели не заметил?
— Мистический дар?
— Ну а какой же еще?
Климов, как и всякий здравомыслящий человек, проживший жизнь в астетическом окружении, не верил во всю эту чепуху с экстрасенсами, расплодившимися нынче, как поганки после дождя, посмеивался над всякого рода спиритическими сеансами, поэтому очень удивился, что красавица Катерина, с которой он распивал водочку в своей однакомнатной, только что отремонтированной квартире, так ловко многое про него угадала, в частности, и то, что он имел глупость отозваться на нежное журавлиное курлыканье Ольги Сергеевны Турусовой.
— У меня такого дара нету, — заметил Климов с легким раздражением. — Но я тоже кое-что про тебя знаю.
— Что именно?
Климов хотел было вякнуть что-нибудь обидное, звонкое, как отцовская затрещина, которых он в детстве наполучал больше чем достаточно, но в последний момент вдруг с ужасающей очевидностью понял, что звонко не получится: женщина, сидевшая перед ним и ожидающая ответа, была для него в данный момент столь же непонятна и загадочна, как далекая планета Марс. Произошла эта метаморфоза полтора часа назад.