Ранней весной 1968 года на зеленых склонах одного из древних холмов Синджарской долины, в урочище Ярым-тепе остановился запыленный голубой «дендровер». Два Николая — Н. Я. Мерперт и Н. О. Бадер — вышли из него и внимательно осмотрелись. Место для этой остановки было выбрано далеко не случайно. Всего в восьми километрах к юго-западу от Телль-Афара в степи возвышалось сразу несколько теллей. Один из них был наполовину размыт водами ручья Абра. Отсюда и название всей местности — Ярым-тепе, что означает по-тюркски половина холма. Уже первый осмотр теллей обнадежил исследователей: прямо на поверхности трех из них валялись обломки древней глиняной посуды, относящейся к трем основным этапам развития раннеземледельческих культур Месопотамии: хассунской (первый холм, или Ярым-тепе-1), халафской (Ярым-тепе-2) и, наконец, убейдской (Ярым-тепе-3). На крохотном пятачке площадью менее одного квадратного километра наглядно запечатлелась почти вся история первых земледельцев Древнего Востока — от ее начальных шагов до порога шумерской цивилизации. Теперь требовалось снарядить и послать в Ирак археологическую экспедицию.
«Большинство людей считает, — пишет в своей книге «Сад камней» российский писатель Даниил Гранин, — что чем дальше страна, тем в ней теплее, что в Южной Америке жарче, чем в Северной, а в Японии вообще солнце только и делает, что всходит. Я давно заметил, что больше всего «знают» о той стране, в которой никто не был».
Целиком разделяя эту мысль известного писателя, хочу лишь добавить, что с особой уверенностью люди говорят о теплоте климата в тех случаях, когда чисто формальные географические признаки позволяют отнести страну к эфемерному и заманчивому понятию «тропики», само название которого звучит волшебной музыкой в ушах любого иззябшего северянина.
Я не знаю, кто и когда в медицинских кругах нашей Академии наук целиком отнес Ирак к «тропикам», но, видимо, какие-то веские причины для этого были. Действительно, на большей части территории страны во время долгого и жаркого лета столбик термометра часто доходит до 50-градусной отметки. А к югу и западу от Багдада пышут зноем пустынные равнины, практически лишенные каких бы то ни было осадков. Бредут по ним унылые караваны верблюдов, и бедуины в пропитанных желтой пылью одеждах погоняют их. Лишь иногда по берегам рек можно увидеть финиковые пальмы. И все же, на мой взгляд, что-то неверно сработало в четко отлаженном механизме нашего почтенного медицинского учреждения. Ведь весь север Ирака, от Синджара до гор Курдистана, — это совсем иной мир, весьма далекий по своим природным характеристикам от настоящих тропиков. И познавать это различие нам пришлось на собственной шкуре.
Когда в 1969 году советская экспедиция впервые собиралась в Ирак, заместителем начальника по хозяйственной части был назначен Петр Дмитриевич Даровских — человек уже в возрасте, умудренный опытом работы в ряде стран Ближнего Востока. Ему самым активным образом помогал в поисках и приобретении необходимого экспедиционного оборудования и снаряжения другой наш ветеран, успевший поработать и в Средней Азии, и в Нубии, — Муса Умарович Юнисов (он же просто Миша). Отправляясь в «тропики» Синджарской долины, они решили полагаться на собственный опыт и не поверили разглагольствованиям снабженцев из Академии наук СССР о жаре, ожидающей нас в Ираке. Так в багаже экспедиции оказались совсем другие вещи: ватные спальные мешки; прочные, армейского образца, палатки; тяжелые брезентовые плащи; кирзовые сапоги; теплые куртки — в общем, привычное снаряжение любой отечественной экспедиции, вряд ли применимое в солнечной Месопотамии. Именно предусмотрительность этих бывалых людей и выручила нас при первой, отнюдь не теплой встрече с «тропиками» Синджара, когда местная капризная весна обрушила на наши головы непрерывные дожди, ветры и холода.
Уже потом, умудренные печальным опытом, мы завезли в Ярым-тепе и мощный вездеход ГАЗ-66, и ватники, и даже два овчинных тулупа. И надо сказать, что все это, почти «арктическое», снаряжение было у нас в ходу большую часть полевого (трехмесячного) сезона или по крайней мере половину его. Жара приходила в наш лагерь где-то к концу апреля, да и то отнюдь не каждый год. Мы же обычно заканчивали раскопки и отправлялись в иракскую столицу, а потом и на родину — в мае. Так что жаркие объятия настоящего иракского лета мы могли испытать на себе лишь в заключительный месяц своего пребывания в стране. Основной же период полевых работ падал на март-апрель — прохладное и слякотное время, напоминающее нашу европейскую осень.