На самом деле такого человека никогда не существовало вовсе. Но поскольку читателей весьма заинтересовала личность безвестного автора замечательных высказываний, то шутники сочинили ему не только биографию, но даже нарисовали портрет, которым и предварили сборник.
И хотя сегодня все уже знают историю этой мистификации, это не мешает Козьме Пруткову оставаться и поныне любимым и почитаемым многими. Вон даже «Радио России» передает его афоризмы чуть ли не ежедневно.
Но чтобы в мифические личности был зачислен не кто иной, как сам Александр Сергеевич Пушкин?! Да полноте, друзья! Тем не менее, журналист Олег Руденский позволил себе обнародовать и такую версию.
Вкратце суть ее сводится к следующему.
Начало мистификации, дескать, положил Василий Львович Пушкин, родной брат отца нашего поэта — военного чиновника Сергея Львовича. В. Л. Пушкин был человеком жизнелюбивым, веселым, одевался по последней парижской моде, любил вкусно поесть и приволокнуться за женщинами. А еще он писал стихи — все больше легкие, юмористические, как раз подходящие для дамских альбомов. Вершиной же творчества и сам Василий Львович, и его друзья почитали поэму «Опасный сосед», в которой рассказана пикантная история господина Буянова, отправившегося к дамам легкого поведения.
Изредка Василий Львович наведывался в Петербург, где его с распростертыми объятиями встречали собратья по литературному обществу «Арзамас» — тоже весельчаки, гурманы и стихотворцы. В арзамасский ритуал входили съедение за обедом непременного гуся, произнесение застольных тостов, а также бесконечное чтение од и эпиграмм, сочиненных специально для такого случая.
И вот в один из очередных визитов Василий Львович, будучи в совершенно игривом настроении, объявил, что его племянник Александр — учащийся в Лицее, куда он его и пристроил, — пишет замечательные стихи. В доказательство он тут же прочел эротическое послание «К Наталье»: «Так и мне узнать случилось, что за птица Купидон»…
Братья-арзамасцы, не вдаваясь особо, действительно ли существует племянник на самом деле, тут же стали придумывать пикантные подробности приключений сего талантливого юноши. Так, Василий Андреевич Жуковский тут же рассказал историю о том, как юный Александр в темноте дворцовых переходов спутал молоденькую горничную Наталью с ее хозяйкой, важной придворной дамой, и поцеловал старуху. Князь Петр Вяземский обещал к следующему заседанию совместно с Пушкиным-племянником написать поэму «Монах». Да бросил ее на половине и уехал в Варшаву. Так что «Руслана и Людмилу» арзамасцы писали уже все вместе и еле-еле сладили с поэмой где-то к пятнадцатому заседанию.
На том бы, может, все и кончилось, тем более, что век самого «Арзамаса», как известно, был недолог. Однако по рукам уж пошла гулять ода «Вольность», и петербургский губернатор граф Милорадович по поручению государя стал дознаваться: кто же ее автор? «Ах, Пушкин!.. Подать его сюда…» Тут придворный историограф Н. М. Карамзин и открыл Милорадовичу арзамасскую тайну. Вельможи условились ее хранить, а по петербургским салонам пустили слух, будто буйного поэта сослали не то на Кавказ, не то в Кишинев. А может быть, и в Одессу.
Игра несколько утихла. На том, возможно, все и кончилось бы, да кому-то из арзамасцев пришла в голову мысль написать ироническую оду на самого Василия Львовича. Начиналась она словами «Мой дядя самых честных правил» и писалась вроде как от лица того самого племянника. Идею подхватили другие участники «Арзамаса», и вскоре произведение, писавшееся по принципу буриме — каждый из участников игры продолжал повествование предшественников, — разрослось до размеров романа.
Причем иронические намеки на Василия Львовича, понятные посвященным, встречаются и по всему тексту «Евгения Онегина». Например, в описании бала у Лариных по случаю именин Татьяны назван «Буянов — братец мой двоюродный». Отсюда следовало, что автор стихотворного романа такой же условный персонаж, как и герой «Опасного соседа», — оба родились в игривом воображении московского дядюшки.
«Вообще говоря, многолетняя игра арзамасцев для пушкинистов-профессионалов никакой не секрет, — продолжает Руденский. — В своем-то кругу они это обсуждают спокойно. Например, они знают, что почерк черновиков поэта как бы расслаивается. Если положить рядом автографы поэмы «Полтава» и повести «Капитанская дочка», то даже у неспециалиста не останется сомнений: писали разные люди. Да и без обращения к рукописям понятно, что «Гаври-лиада» и «Я памятник себе воздвиг…» не могут принадлежать одному автору»…