Но, какъ извѣстно, эти софизмы не помогли на этотъ разъ Робеспьеру, и сорокъ семь дней спустя послѣ его великаго торжества Робеспьеръ лежалъ окровавленный въ пріемной комитета Общественнаго спасенія, осужденный на гильотину Конвентомъ, надъ которымъ онъ такъ долго царствовалъ.
«Когда природа и исторія, замѣчаетъ Тэнъ по поводу Робеспьера сговорятся, они создаютъ образъ, до котораго не можетъ достигнуть человѣческое воображеніе. Ни Мольеръ въ своемъ Тартюфѣ, ни Шекспиръ въ своемъ Ричардѣ III не дерзнули выставить лицемѣра, убѣжденнаго въ своей искренности, и Каина, мнящаго себя Авелемъ». Такова господствующая въ якобинской революціи личность; такова и сама революція — снаружи обманчивая маска, внутри отвратительное зрѣлище; именемъ гуманитарной теоріи она покрываетъ диктатуру злыхъ, низкихъ страстей; какъ въ ея истинномъ представителѣ, такъ и въ ней самой свирѣпость повсюду проглядываетъ сквозь филантропію, и фразеръ становится палачомъ.
31 Раненый Робеспьеръ въ пріемной комнатѣ Общественнаго спасенія 28 іюня 1794 г.
Бъ этой аналогіи между жрецомъ террора и революціей проявилось все великое мастерство Тэна. Служа взаимно другъ другу обличеніемъ личность Робеспьера и якобинскій терроръ ярко обнаруживаютъ всю несостоятельность поклоненія якобинцамъ. Это поклоненіе Тэнъ заклеймилъ одной изъ самыхъ удачныхъ и поразительныхъ эпиграммъ, вышедшихъ изъ-подъ его пера, сравнивъ его съ самымъ жалкимъ суевѣріемъ древняго язычества, обличаемаго Климентомъ Александрійскимъ! «Въ Египтѣ, разсказываетъ этотъ отецъ церкви, святилища храмовъ завѣшаны золотыми тканями: но если вы проникнете въ глубь храма и станете тамъ искать изображенія божества, къ вамъ выйдетъ навстрѣчу жрецъ съ важнымъ видомъ, поющій гимнъ на египетскомъ языкѣ, и немного приподниметъ покрывало, чтобы показать вамъ божество! Что же представляется вашимъ взорамъ? Крокодилъ, или змѣя или какое либо иное опасное животное, возлежащее на пурпуровомъ коврѣ!»
Глава шестая
Якобинскій судъ надъ Тэномъ
Какая судьба постигла бы Тэна, если бы онъ былъ современникомъ Робеспьера, легко себѣ представить. Но и цѣлое столѣтіе спустя послѣ террора смѣлая критика Тэна вызвала противъ него сильнѣйшее озлобленіе. Уже первые тома исторіи революціи Тэна были встрѣчены многими съ большимъ недоброжелательствомъ и вызвали желаніе подорвать авторитетъ знаменитаго писателя. Но сужденія Тэна были подкрѣплены такимъ изобиліемъ фактовъ, что не легко было игнорировать ихъ.
При такомъ положеніи дѣла у недоброжелателей Тэна оставался одинъ выходъ: усомниться въ достовѣрности фактовъ или, по крайней мѣрѣ, въ безпристрастіи, или даже добросовѣстности автора, котораго упрекали въ томъ, что онъ самъ вдался въ обманъ, увлекся приводимыми имъ документами, преувеличивалъ значеніе найденныхъ имъ въ архивахъ свидѣтельствъ, произвольно подбиралъ факты, оставляя въ сторонѣ тѣ, которые противорѣчили его выводамъ. Такія обвиненія дѣлались, конечно, большею частью голословно; впрочемъ, были даже попытки обличить Тэна съ документами въ рукахъ. Такъ, въ одномъ изъ ученыхъ французскихъ журналовъ были напечатаны отрывки изъ неизданныхъ бумагъ одного изъ главныхъ дѣятелей французской революціи, аббата Грегуара, съ цѣлью, доказать, что рядомъ съ извлеченными Тэномъ изъ архивовъ жалобами лицъ, пострадавшихъ отъ революціи, — на насилія, грабежи, мятежи и вообще на образъ дѣйствія толпы, — можно поставить тысячу фактовъ и свидѣтельствъ изъ мѣстной и провинціальной жизни, которые могутъ произвести противоположное впечатлѣніе{64}.
Но тогда уже намъ пришлось обличать несостоятельность этой попытки (см. «Вѣст. Евр.» Сент. 1878) и доказать, что приведенные противъ Тэна факты подтверждаютъ взглядъ, который онъ проводитъ въ своемъ изложеніи. А именно: «депутатъ Грегуаръ, желая познакомиться съ состояніемъ провинцій и настроеніемъ ихъ жителей, разослалъ въ 1790 г. во всѣ области Франціи списокъ печатныхъ вопросовъ и получилъ почти отовсюду подробные отвѣты. Между этими вопросами особенно близко касаются задачи, которую поставилъ себѣ Тэнъ въ 1-й книгѣ II тома, слѣдующіе три: 40) какое нравственное вліяніе имѣла на сельскихъ жителей совершившаяся революція; 41) можно ли среди нихъ найти патріотизмъ или только страсти, внушаемыя личнымъ интересомъ; 42) не становятся ли духовенство и бывшіе дворяне жертвой грубыхъ оскорбленій и насилій со стороны крестьянъ, и деспотизма со стороны мэровъ и муниципалитетовъ? — И что же? — Нѣтъ ни одного изъ приведенныхъ для обличенія Тэна отзывовъ, въ которыхъ мы не нашли бы утвердительнаго отвѣта на одинъ или даже на всѣ изъ упомянутыхъ выше вопросовъ. Изъ этого можно заключить, что обвиненіе Тэна въ неправильномъ обращеніи съ источниками нужно считать несостоятельнымъ.
Но изъ тогдашнихъ критиковъ никто не рѣшался оспаривать значеніе книги Тэна.
Лишь въ наше время раздался голосъ, утверждающій, что книга Тэна «въ общемъ итогѣ и въ ея общихъ выводахъ почти безполезна для исторіи»{65}). Это мнѣніе высказано однимъ изъ первыхъ современныхъ знатоковъ исторіи французской революціи, особенно ея якобинскаго періода. Оларъ, самъ авторъ одной изъ исторій революціи, еще задолго до выхода въ свѣтъ этого труда, пріобрѣлъ извѣстность своими разнообразными и многочисленными изслѣдованіями, а также изданіями новыхъ матеріаловъ по исторіи якобинства. Въ виду этого, когда муниципалитетъ города Парижа основалъ въ столѣтнюю годовщину революціи спеціальную каѳедру при Сорбоннѣ по исторіи революціи, эта каѳедра и была поручена Олару, который такимъ образомъ сталъ офиціальнымъ представителемъ господствующей якобинской легенды.
Въ подтвержденіе вышеуказаннаго своего отзыва о книгѣ Тэна, Оларъ издалъ цѣлую книгу въ 330 стр., переполненную всякаго рода обличеніями. Предварительно онъ въ теченіе двухъ лѣтъ разбиралъ книгу Тэна на своихъ публичныхъ лекціяхъ и потому имѣлъ полную возможность провѣрить свои аргументы. Оларъ принялся систематически разрушать дѣло Тэна; онъ разбиваетъ самое его основаніе. Проф. Оларъ находитъ, что успѣхъ философско-историческихъ теорій Тэна зиждется на репутаціи его учености, представляющейся его читателямъ въ величавомъ видѣ. Авторитетъ Тэна, какъ великаго историка, говоритъ далѣе Оларъ, «основанъ не столько на его талантѣ, хотя это талантъ первоклассный, сколько на полунаучномъ методѣ, который онъ возвѣщаетъ; на его ослѣпляющихъ обѣщаніяхъ безпристрастія, на его системѣ нанизывать безконечныя цитаты внизу страницы, на выставкѣ ряда номеровъ архивныхъ дѣлъ, на мнимо-добросовѣстной точности, съ которой онъ относится къ своимъ источникамъ».