* * *
Но, скажетъ читатель, всѣми этими замѣчаніями, иногда полезными, хотя и мелочными, Оларъ не могъ же наполнить цѣлый томъ своего обвинительнаго акта! На самомъ дѣлѣ мы находимъ у французскаго критика цѣлый рядъ совершенно другихъ обвиненій противъ Тэна, помимо недостаточной эрудиціи и точности! Заподозривъ его въ глазахъ читателя въ томъ, что онъ приводитъ невѣрные или неточные факты и дѣлаетъ невѣрныя ссылки, Оларъ дѣлаетъ отсюда заключеніе, что и самые выводы Тэна, покоящіеся на такомъ матеріалѣ, не заслуживаютъ никакого довѣрія — они или страдаютъ преувеличеніемъ, или противорѣчитъ одинъ другому, или же основаны на неправильномъ обобщеніи.
На самомъ дѣлѣ у Тэна встрѣчаются оцѣнки и отзывы, въ которыхъ его противники могутъ усматривать преувеличенія. Желая, напр., характеризовать Законодательное собраніе и показать, насколько оно по своему общественному составу и значенію своихъ членовъ стояло ниже Учредительнаго, — а это общепризнано — Тэнъ говоритъ: «Въ немъ нѣтъ ни одного аристократа, ни одного прелата стараго порядка, ни одного крупнаго собственника, ни одного представителя высшей государственной службы, ни одного выдающагося лица и спеціалиста въ области дипломатіи, финансовъ, администраціи и военнаго искусства». Олару было не трудно съ паѳосомъ на это возразить: «Ни одного аристократа? — а Кондорсе? Ни одного спеціалиста въ дѣлѣ дипломатіи и т. д., а Кохъ, профессоръ страсбургскаго университета, знатокъ международного права… а Камбонъ, а Карно?»
Но если разобраться въ этой критикѣ, то отзывъ Тэна окажется довольно близкимъ къ истинѣ. Кондорсе представлялъ въ Законодательномъ собраніи не старинную аристократію, а радикальную философію, по выраженію того времени; Кохъ былъ знатокомъ международныхъ трактатовъ, но не онъ рѣшилъ вопросъ о войнѣ съ Европой, а невѣжественный Бриссо. Считать ли Камбона великимъ финансистомъ, это вопросъ сомнительный — Тэнъ не считалъ его таковымъ: во всякомъ случаѣ его избиратели знали о немъ только, что онъ купецъ, но не подозрѣвали въ немъ будущаго ликвидатора государственнаго банкротства Франціи. Точно также и капитанъ Карно пріобрѣлъ извѣстность лишь спустя 2 года, какъ членъ Комитета общественнаго спасенія.
Самъ Оларъ однако впадаетъ при этомъ случаѣ въ противоположное преувеличеніе, выставляя какъ спеціалиста по дипломатіи Бриссо, «освѣдомленнаго путешественника» по Англіи и Америкѣ и автора книги противъ собственности.
Другое преувеличеніе Оларъ усматриваетъ въ разсказѣ Тэна, что добровольцы ворвались насильно въ тюрьму Монтелимара и саблями, какъ говоритъ Тэнъ, «зарубили (haché) невиннаго» Оларъ справился въ архивѣ и нашелъ тамъ донесеніе врача, засвидѣтельствовавшаго, что заключенный израненъ, въ особенности двумя ударами сабли по головѣ, что онъ живъ и что его жизнь будетъ въ опасности въ случаѣ, если его оставятъ въ тюрьмѣ. И вотъ на какомъ основаніи Оларъ протестуетъ противъ выраженія — haché. Но развѣ заключеннаго не рубили саблями?
Обратимся теперь къ мнимымъ противорѣчіямъ. Оларъ указываетъ на то, что по словамъ Тэна французская революція «по существу своему была перемѣщеніемъ собственности», что въ то время собственниковъ считали людьми вредными, но что Тэнъ не объясняетъ, почему въ такомъ случаѣ право быть избранными въ депутаты было предоставлено однимъ поземельнымъ собственникамъ! Послѣднее было дѣломъ Учредительнаго собранія, которое держалось теоріи физіократовъ, признававшихъ землю единственнымъ источникомъ народнаго богатства и мечтавшихъ о единой поземельной подати. Но это, какъ извѣстно, не помѣшало какъ этому Собранію, такъ въ особенности слѣдующимъ за нимъ, произвести посредствомъ всевозможныхъ конфискацій колоссальное перемѣщеніе собственности.
Оларъ видитъ поразительное (choquant) противорѣчіе между заявленіемъ Тэна, что при захватѣ власти весь составъ стараго правительства былъ насильственно устраненъ (стр. 10), и тѣмъ (стр. 65), что якобинское правительство оказалось тотчасъ вполнѣ организованнымъ, благодаря покорному персоналу, оставленному ему падшимъ правительствомъ»… Но противорѣчія здѣсь нѣтъ. Въ первомъ случаѣ рѣчь идетъ у Тэна о самомъ правительствѣ, во второмъ мѣстѣ Тэнъ говоритъ о бюрократическомъ персоналѣ, благодаря которому новое правительство нашло себѣ въ немъ готовые органы власти.
Оларъ видитъ также противорѣчіе въ отзывахъ Тэна о жирондинцахъ. Въ Законодательномъ собраніи, говоритъ Оларъ, онъ ихъ клеймилъ безъ удержа. Потомъ, чтобы сильнѣе очернить монтаньяровъ, онъ ихъ отчасти обѣляетъ. Не Тэнъ обѣлилъ жирондинцевъ, а сама исторія. Въ Законодательномъ собраніи они были теоретиками и идеологами, которые въ союзѣ съ террористами сокрушили конституціонную монархію и гражданскій порядокъ, — въ Конвентѣ они остались тѣми же теоретиками и идеологами, но искренно желали положить конецъ «царству грубой силы и уличнаго кулака».
Особенный вѣсъ придаетъ Оларъ обвиненію Тэна въ неосновательныхъ обобщеніяхъ — généralisations. Дѣйствительно, ничто не могло бы такъ подорвать авторитетъ исторіи революціи Тэна, какъ это обвиненіе, если бы оно было справедливо. Всѣ бѣдствія, которымъ подвергалась Франція вслѣдствіе революціи, и всеобщая анархія, и буйства толпы, и гнетъ якобинцевъ, и разореніе страны, такъ ярко очерченные Тэномъ, — все это представилось бы читателю въ другомъ свѣтѣ, если бы онъ повѣрилъ, что всѣ ужасы, описанные Тэномъ, лишь отдѣльные несчастные случаи, въ родѣ тѣхъ, которые и теперь ежедневно приводятся въ газетахъ. Но самый способъ полемики Олара противъ Тэна и въ данномъ случаѣ служитъ лучшей защитой послѣдняго.
Оларъ ведетъ свое нападеніе издалека. Онъ сообщаетъ текстъ прошенія, представленнаго Тэномъ директору архива въ 1876 году, въ которомъ Тэнъ проситъ между прочимъ выдать ему «связки дѣлъ, заключающія въ себѣ документы по жакеріи іюля — августа 1789 г.» — «Послѣднее сочиненіе Доніола», сообщаетъ при этомъ Тэнъ, «дало мнѣ это указаніе». Затѣмъ онъ указываетъ Н. 1453. — «Опустошенія и ущербъ, понесенныя мѣстностями вслѣдствіе погромовъ» и т. д.
«Вы видите, восклицаетъ Оларъ, что Тэнъ напередъ предполагаетъ, ничего не зная объ этомъ, что была жакерія, что были погромы, причинившіе опустошенія и потери». Неужели однако Тэнъ могъ не знать, что въ 1789 году во Франціи происходили погромы, тѣмъ болѣе, что онъ тутъ же указываетъ на монографіи Доніола!
Но обвинитель продолжаетъ. «Подобнымъ образомъ Тэнъ уже въ ноябрѣ 1872 представилъ (dans son bulletin de travail) требованіе о «сообщеніи ему бумагъ о насиліяхъ и буйствахъ, происходившихъ въ провинціи отъ 1790 до 1795», обнаруживая этимъ свою предвзятую идею, что происходили «насилія и буйства» и «свое твердое намѣреніе описывать только насилія и буйства».
Затѣмъ Оларъ приводитъ перечисленныя Тэномъ смуты, происходившія весною 1789 г. въ разныхъ провинціяхъ и городахъ вслѣдствіе голода или опасенія голода. Тэнъ выводитъ отсюда, что уже тогда безопасность прекратилась во Франціи и что первое право собственности, — на съѣстные припасы нарушено было въ 1.000 мѣстахъ. «Въ тысячи мѣстахъ!» иронически восклицаетъ Оларъ. «Положимъ однако, что Тэнъ указалъ бы 1.000 мѣстъ, но онъ самъ говоритъ, что тогда во Франціи было 40.000 населенныхъ мѣстъ, городовъ, мѣстечекъ, деревень. Даже если бы онъ говорилъ серьезно, если бы онъ указалъ смуты въ 1.000 изъ этихъ населенныхъ мѣстъ, то пришлось бы все-таки признать на основаніи его буквальныхъ словъ, что въ 39 сороковыхъ частей Франціи не было никакихъ смутъ». — Но вѣдь съ такой діалектикой можно отрицать и самый терроръ въ революціонной Франціи, утверждая, что гильотина работала не повсемѣстно, и что въ тюрьмахъ посажено было «подозрительныхъ» лишь 200.000 изъ 25 милліоновъ!
Тотъ же пріемъ примѣняетъ Оларъ и къ еще болѣе важному вопросу, чтобы ослабить удручающее впечатлѣніе, которое производитъ картина полной анархіи послѣ взятія Бастиліи. Тэнъ, заявляетъ Оларъ, «дѣйствуетъ и тутъ, какъ раньше, съ помощью фантастическихъ обобщеній. Изъ нѣсколькихъ десятковъ или, если хотите, нѣсколькихъ сотенъ мелкихъ (!) случаевъ безпорядка, онъ выводитъ, что смута охватила въ это время всю Францію». Оларъ приводитъ въ примѣръ городокъ Мёланъ, гдѣ, по удостовѣренію одного современника, старый порядокъ перешелъ въ новый безъ всякой смуты. Оларъ считаетъ нетруднымъ привести даже сотни примѣровъ подобной мирной эволюціи. — Это еще вопросъ, и то несомнѣнно, что страницы, на которыхъ Тэнъ изобразилъ погромы эпохи провозглашенія правъ человѣка и гражданина, нельзя будетъ вырвать изъ исторіи. Подобными же выходками противъ «злоупотребленія обобщеніями» (généralisations abusives) Оларъ старается парализовать ужасы террора у Тэна. Помимо гильотины, помимо неслыханнаго деспотизма Комитета общественнаго спасенія и его комиссаровъ, бичей тогдашнихъ мирныхъ жителей, были мѣстные революціонные комитеты съ полицейской и сыскной властью, состоявшіе изъ подонковъ населенія. Ботъ какъ къ нимъ относится Оларъ. Бъ Парижѣ, говоритъ онъ, было 48 революціонныхъ комитетовъ. Члены одного изъ нихъ были въ 1796 году (т. е. послѣ паденія Робеспьера) осуждены за кражи и лихоимство и публично выставлены на позоръ. «Слѣдуетъ ли видѣть въ нихъ невинныхъ жертвъ ненависти термидоріанцевъ? спрашиваетъ Оларъ. Требуетъ ли ихъ процессъ пересмотра? Я не знаю и Тэнъ не ставитъ даже этого вопроса. Положимъ, что они были виновны. Но справедливо ли заодно съ Тэномъ видѣть въ этомъ комитетѣ «полный образчикъ», съ помощью котораго мы можемъ «представить себѣ» остальные 47? Среди всѣхъ несправедливыхъ обобщеній у Тэна, не знаю, не есть ли это самое несправедливое?» Переходя къ комитетамъ провинціальнымъ, Оларъ понижаетъ тонъ и признаетъ, что они столько же содѣйствовали торжеству революціи, сколько сдѣлали ее ненавистной. Среди нихъ Тэну удалось найти одинъ, Нантскій, относительно котораго «подробное обслѣдованіе дало возможность наблюдать въ одномъ и томъ же гнѣздѣ всѣ виды этой породы съ ихъ наклонностями, всѣ 12 или 15 видовъ якобинскихъ осъ, изъ которыхъ каждая грызла то, что ей было по вкусу, каждая имѣла свой любимый предметъ грабежа. Здѣсь въ одной залѣ были собраны образчики, которые въ остальной Франціи можно было встрѣтить только по-одиночкѣ». Еще важнѣе, что «нигдѣ, ни въ печатныхъ, ни въ рукописныхъ документахъ Тэнъ не встрѣтилъ революціоннаго комитета, который въ одно и то же время былъ бы «террористиченъ и честенъ». Оларъ противъ этого ничего не въ состояніи возразить, онъ даже приводитъ самъ просьбу комиссара Конвента Менье къ одному провинціальному администратору указать ему «дюжину чистыхъ республиканцевъ, людей съ принципами (hommes de moeurs) и честныхъ» — слова, которыхъ нѣтъ у Тэна. И послѣ всего этого Оларъ повторяетъ свое голословное сѣтованіе на тотъ же и столь же несправедливый способъ обобщенія у Тэна по отношенію къ революціоннымъ комитетамъ въ провинціи. Этотъ легчайшій способъ критики — простое отрицаніе — Оларъ противопоставляетъ фактамъ, научно установленнымъ, искусно сгруппированнымъ, блестяще освѣщеннымъ!