Этотъ же способъ онъ противопоставляетъ и самому капитальному вкладу, внесенному Тэномъ въ исторію революціи — характеристикѣ якобинцевъ и выясненію ихъ политической роли. Никогда еще якобинцы не были изображены психологически такъ мѣтко, какъ у Тэна; никто еще не сумѣлъ подобно ему раскрыть въ душѣ якобинца внутреннюю пружину революціи. Оларъ самъ очень вѣрно передалъ содержаніе первой главы Тэна о якобинцахъ словами: — «изображеніе партіи, которая, эксплоатируя народныя страсти, образуетъ собою нелегальное правительство, 6-бокъ съ правительствомъ легальнымъ и, становясь на мѣсто послѣдняго, когда оно стало немощнымъ, въ концѣ, въ свою очередь становится легальнымъ».
Опредѣливши сущность якобинской партіи, Тэнъ объясняетъ ея отличительныя черты, составлявшія ея силу. Эта партія становится сектой съ помощью догмата народовластія, и политической шайкой (faction) благодаря общности цѣли — захватъ государственной власти.
И несмотря на все это Оларъ заявляетъ, что онъ «съ своей стороны никогда не встрѣчалъ въ исторіи якобинскаго типа», и потому ничего о немъ не скажетъ. Онъ настолько отрицаетъ особенность якобинскаго типа, что даже утверждаетъ, будто якобинская организація была организаціей не партіи, но «организаціей всей революціонной Франціи» (стр. 126).
Олару не мѣшало бы просмотрѣть хотя бы появившіеся уже послѣ смерти Тэна мемуары графини де-Шатене. Онъ убѣдился бы въ томъ, какъ отчетливо современники «якобинцевъ» умѣли ихъ отличать отъ всего остального населенія. Но Оларъ поставилъ себѣ задачею утвердить въ исторіи ту догму, во славу которой онъ написалъ свою «политическую исторію революціи», а именно, что якобинцы были спасителями Франціи и дѣйствовали въ интересахъ французскаго народа. «Народъ — это мы» было лозунгомъ всѣхъ демократическихъ партій, стремившихся захватить власть надъ народомъ. То же самое утверждали и якобинцы и повторяютъ за ними ихъ поклонники. Но если якобинцы тождественны съ французскимъ народомъ, то почему якобинское правительство нашло нужнымъ отмѣнить принятую народомъ демократическую конституцію? Почему французскій народъ такъ скоро сбросилъ съ себя якобинское иго?
Оларъ возражаетъ Тэну, что со времени объявленія правъ гражданина, всѣ приверженцы революціи держались принципа народовластія, такъ что этотъ догматъ не составлялъ особенности якобинцевъ. Да, но только якобинцы выводили изъ него свое право терроризовать народъ и деспотически властвовать надъ нимъ. Оларъ справедливо замѣчаетъ, что книга Тэна о якобинцахъ «очень трудно поддается критикѣ», но онъ невѣрно объясняетъ это двусмысленнымъ употребленіемъ названія «якобинцевъ», которое онъ приписываетъ Тэну. Оларъ разумѣетъ въ данномъ случаѣ двоякій смыслъ названія «якобинецъ», придуманный не Тэномъ, а установленный исторіей. Названіе членовъ якобинскаго клуба стало прозвищемъ цѣлой партіи, особымъ политическимъ кличемъ. Были якобинцы, какъ, напр, Дантонъ, которые состояли членами клуба кордельеровъ. Заслуга Тэна заключается въ томъ, что онъ съ помощью психологическаго анализа установилъ понятіе якобинца въ болѣе обширномъ смыслѣ, какъ политическаго типа, независимо отъ случайной принадлежности къ якобинскому клубу.
Сбивчивость вноситъ въ это понятіе не Тэнъ, а самъ Оларъ, который по поводу якобинцевъ Тэна толкуетъ о якобинцахъ перваго наслоенія, т. е. о первоначальныхъ) членахъ якобинскаго клуба въ Парижѣ, какъ извѣстно, совершенно измѣнившагося въ своемъ составѣ и настроеніи. Парижскіе якобинцы, говоритъ Оларъ, скорѣе слѣдовали за общественнымъ мнѣніемъ, чѣмъ создавали его; никогда они его не опережали. Пока существовала монархія, они были монархистами». Оларъ даже считаетъ возможнымъ приписывать имъ (comme nous dirions) оппортунизмъ. Но что же противоположнѣе оппортунизму, какъ не фанатизмъ якобинцевъ, оставившій такой глубокій слѣдъ въ якобинской легендѣ, которой держится Оларъ?
Оларъ оканчиваетъ эту главу заявленіемъ: «Итакъ, нѣтъ ничего вѣрнаго, ничего солиднаго въ обобщеніяхъ Тэна относительно якобинцевъ». Наоборотъ, нѣтъ обобщенія болѣе ложнаго, чѣмъ обобщеніе Олара, отождествляющаго якобинцевъ революціи съ французскимъ народомъ.
32 Королева Марія-Антуанета въ тюрьмѣ подъ присмотромъ якобинца
Не выдерживаетъ критики и упрекъ Олара Тэну за то, что онъ выступилъ противъ глубоко укоренившагося въ французскомъ обществѣ предразсудка, который усвоили себѣ не только поклонники якобинства, но и люди нисколько не сочувствующіе террору — предразсудка, будто терроръ во Франціи былъ вызванъ войной съ иноземцами, и якобинцы, захватившіе власть въ дни вторженія враждебной арміи въ предѣлы Франціи, были патріотами, не жалѣвшими ни себя, ни другихъ для борьбы съ непріятелемъ и вынужденными поэтому принимать чрезвычайныя мѣры для защиты себя отъ внѣшнихъ враговъ и отъ внутренней крамолы. Вѣдь давно уже установлено, что терроръ возникъ изъ революціи, что онъ былъ слѣдствіемъ всеобщей анархіи и вытекалъ изъ программы партіи, захватившей въ свои руки влачившіяся по землѣ бразды правленія. Давно уже Мортимеръ Терно доказалъ это документально въ своемъ добросовѣстномъ и исчерпывающемъ вопросъ трудѣ. Но кому была охота читать восемь большихъ томовъ этого труда, доведеннаго, за смертью автора, только до начала настоящаго, систематическаго террора. Другое дѣло книга Тэна. Въ ней навсегда привязаны къ позорному столбу какъ анархическіе, такъ и систематическіе террористы революціи. Противъ этого обвиненія ничего не оставалось дѣлать, какъ прибѣгнуть къ изношенной легендѣ о патріотахъ террора. Тэна обвинили въ томъ, что, умолчавъ о войнѣ, происходившей во время террора, онъ исказилъ историческую правду. Сеньобо, въ распространенной учебной книгѣ, сравнилъ исторію революціи Тэна съ картиной дуэли, на которой уничтожено изображеніе одного изъ дуэлянтовъ, вслѣдствіе чего оставшемуся на картинѣ приданъ видъ сумасшедшаго. И Оларъ также, ставя въ укоръ Тэну, что онъ «опускаетъ почти всѣ военныя событія и упоминаетъ лишь о нѣкоторыхъ фактахъ междоусобной войны», прибѣгаетъ къ вычурному сравненію книги Тэна съ описаніемъ осады Парижа безъ упоминанія объ осаждающихъ пруссакахъ. Исправляя грѣхъ Тэна, онъ самъ набрасываетъ рядъ фактовъ, чтобы доказать тѣсную взаимную связь между террористическими актами и пораженіями, понесенными революціоннымъ правительствомъ: 3 іюля 1793, говоритъ онъ, вандейцы наносятъ пораженіе республиканскому генералу Вестерману, другу Дантона, и 10-го іюля Дантона замѣняетъ Робеспьеръ въ Комитетѣ общественнаго спасенія; 13 іюля сдается австрійцамъ крѣпость Конде и Маратъ погибаетъ отъ руки Шарлоты Корде — а 17 іюля Конвентъ совершенно уничтожаетъ безъ выкупа всѣ крестьянскія повинности, оставшіяся отъ декретовъ предшествовавшихъ собраній. 23 іюля Майнцъ сдается пруссакамъ, а 28-го Конвентъ отдаетъ подъ судъ арестованныхъ жирондинцевъ. Въ этотъ же день сдается Валансьенъ, а 1-го авг. Конвентъ предаетъ суду Марію-Антуанету. Дѣла Франціи начинаютъ поправляться: англичане и австрійцы отказываются идти на Парижъ; 8 и 9 сент. французы одерживаютъ побѣду при Гондскутѣ и герцогъ Іоркскій снимаетъ осаду Дюнкеркена. «Но, говоритъ Оларъ, военное положеніе все еще опасно, и испанцы вторгаются въ департаментъ Восточныхъ Пиренеевъ — отсюда патріотическое возбужденіе, которое приводитъ къ страшному закону о «подозрѣваемыхъ», къ отдачѣ подъ судъ жирондинцевъ и къ аресту 75 близкихъ къ нимъ депутатовъ, къ офиціальной отсрочкѣ конституціи и къ объявленію революціоннаго правительства, т. е. террористическаго.