Что касается королевской власти, то сопоставленіе династіи съ прелатурой и аристократіей въ одну категорію «привилегированныхъ классовъ», изображеніе короля въ качествѣ наиболѣе привилегированнаго лица — у Тэна чрезвычайно удачно, проливаетъ много свѣта на общественный и государственный строй старой Франціи и многое объясняетъ въ исторіи французской революціи. Можно только пожалѣть, что Тэнъ какъ будто недостаточно самъ оцѣнилъ значеніе этой мысли и не извлекъ изъ нея того вывода, который всего важнѣе для историка, ставящаго себѣ задачею выяснить происхожденіе революціи изъ «стараго порядка». Нужно было указать на то, что монархическая власть, развившаяся изъ феодальнаго суверенитета, сохранила вслѣдствіе этого во многомъ частный, феодальный характеръ, представлялась самой династіи какъ бы наслѣдственной привилегіей — и что это обстоятельство есть главная причина поразительной солидарности, установившейся между династіей и привилегированными сословіями; оно всего болѣе тормозило самыя необходимыя реформы, заставляло королевское правительство щадить и даже оберегать въ эпоху развитія полнаго абсолютизма самыя отжившія привилегіи, не только ненавистныя большинству населенія, но даже и вредныя интересамъ самого правительства. Эта солидарность династіи съ привилегированными классами наложила на внутреннюю политику монархіи стараго порядка ту печать легитимизма при деспотизмѣ, которая составляетъ самую яркую черту этой исторической формы. Эта же солидарность опредѣлила образъ дѣйствія династіи во время французской революціи и имѣла, поэтому, глубокое вліяніе какъ на исторію и исходъ этого нереворота, такъ и на дальнѣйшую судьбу Бурбонской династіи и легитимизма во Франціи. Еще важнѣе однако другое упущеніе, которое можно поставить въ укоръ Тэну. Политическая роль прелатуры и дворянства въ старой Франціи почти исчерпывается ихъ образомъ дѣйствія въ качествѣ привилегированныхъ сословій. Но этого никакъ нельзя сказать о королѣ и династіи. Историческая роль французскихъ королей отнюдь не можетъ быть отождествлена съ охраненіемъ привилегій. Монархія «стараго порядка» знаменуетъ собою не только принципъ привилегій, но и принципъ государственнаго и національнаго объединенія и вытекавшія отсюда стремленія къ административной централизаціи и бюрократическому абсолютизму. Оттого историческая роль привилегированныхъ классовъ Франціи была окончательно сыграна со времени Лиги и Фронды, когда они вступились за свои привилегіи, не внося въ борьбу никакой новой, прогрессивной идеи, и съ этихъ поръ они представляютъ только тормозъ въ историческомъ развитіи страны. Королевская же власть, при всемъ своемъ феодальномъ характерѣ и при всей солидарности съ привилегированными классами, представляла собою въ то же время принципъ реформы и прогресса{14}. Оттого отношеніе націи во время революціи къ привилегированнымъ классамъ и къ королю было такъ различно; оттого этотъ переворотъ отразился столь противоположнымъ образомъ на ихъ судьбѣ революція окончательно подорвала аристократическій принципъ въ церкви и государствѣ; монархическій же принципъ не погибъ во время революціи; уничтоженъ былъ только его феодальный характеръ, монархія лишилась тѣхъ преимуществъ, которыя вытекали изъ привилегій и вслѣдствіе этого — только феодальная монархія сдѣлалась невозможной во Франціи. Другой же принципъ, носителемъ котораго была монархія, — принципъ объединенія и централизаціи власти, былъ даже усиленъ устраненіемъ всѣхъ преградъ, стѣснявшихъ его въ видѣ феодальныхъ и мѣстныхъ привилегій, а потому непосредственнымъ послѣдствіемъ революціи было установленіе имперіи, т.-е. монархіи болѣе сильной и абсолютной, чѣмъ монархія Людвика XIV.
Тэнъ, правда, кое-гдѣ упоминаетъ о преобразовательной дѣятельности королевскаго правительства, о такихъ его мѣрахъ, которыя не вытекали изъ принципа привилегій, но онъ касается ихъ только для того, чтобы и о нихъ сказать, что онѣ служили къ упроченію этого принципа. Отъ него совершенно укрылся дуалистическій характеръ древней французской монархіи, это замѣчательное соединеніе феодальной и бюрократической политики. Такимъ образомъ, положеніе монархіи въ до-революціонной Франціи у Тэна неполно охарактеризовано, и этимъ затруднено правильное разрѣшеніе одной изъ существенныхъ задачъ историка революціи — вѣрное опредѣленіе отношеній революціи къ принципу государственной власти.
Причину такого недостатка не трудно указать. Она заключается отчасти въ томъ, что Тэнъ увлекся мыслью подвести монархію Людовика XIV подъ категорію привилегій феодальной эпохи, а именно это придало его описанію общественнаго строя королевской Франціи такой яркій колоритъ; главнымъ же образомъ эту причину нужно искать въ свойствахъ таланта Тэна и характерѣ его занятій. Тэнъ — историкъ литературы и притомъ представитель той школы, которая видитъ въ литературныхъ произведеніяхъ преимущественно выраженіе бытовой жизни народа и пользуется ими главнымъ образомъ какъ матеріаломъ для исторіи общества и его культуры. Обратившись къ исторіи, Тэнъ не сдѣлался историкомъ государства, историкомъ-юристомъ; его интересъ попрежнему сосредоточивайся на культурѣ общества, на типахъ и людяхъ. Поэтому и сила его таланта должна была преимущественно проявиться въ тѣхъ частяхъ его сочиненія, гдѣ ему приходится быть живописцемъ общества, описывать его нравы и идеи. Поэтому вторая книга — «Нравы и характеры» по интересу, по оригинальности и по общему значенію стоитъ гораздо выше первой.
* * *
Сколько разъ были описаны роскошь и великолѣпіе двора Людовика XIV и расточительная обстановка, среди которой Людовикъ XV провелъ полвѣка! Кто не знакомъ съ Версальскимъ дворцомъ и садомъ! Кто не видѣлъ изображеній тогдашней придворной обстановки и кто не читалъ много разъ о свѣтскихъ французскихъ салонахъ! Изображать вновь этотъ всѣмъ знакомый міръ, перечислять придворныя должности, приводить цифры громадныхъ суммъ, которыя тратились на королевскій столъ, на прислугу, экипажи и версальскія празднества, на всю роскошь французскаго двора, который въ этомъ отношеніи долго былъ образцомъ для всей Европы — это задача чрезвычайно трудная для историка, который желаетъ быть оригинальнымъ и не хочетъ наскучать читателю, повторяя общеизвѣстные факты. Тэнъ блистательно исполнилъ эту задачу. Подобно тому, какъ Монтескьё удалось однимъ удачнымъ словомъ раскрыть жизненный принципъ политическаго строя старой французской монархіи и опредѣлить типъ этой политической формы, ея существенное отличіе отъ аналогическихъ формъ, — такъ, можно сказать, удалось Тэну открыть принципъ общественной жизни и нравовъ этой монархіи и съ помощью этого принципа сгруппировать безчисленные мелкіе факты и черты въ стройную картину, впечатлѣніе которой неотразимо.
Монархія Людовиковъ — салонъ, въ которомъ король представляетъ хозяина дома; въ этомъ заключается существенная черта новой эпохи въ исторіи Франціи, отъ Мазарини и до 1789 г. На жизни и обстановкѣ французскихъ королей отразились всѣ великія эпохи въ исторіи Франціи, всѣ перемѣны, постепенно совершавшіяся въ ея государственномъ строѣ. Кто хочетъ знать, что такое была Франція при Меровингахъ, тотъ пусть прочтетъ у Ог. Тьерри описаніе усадьбы Хильперика и его жены Фредегунды, описаніе, которое дышитъ наивностью и простотой тѣхъ дикихъ временъ. Кто хочетъ, не читая много мемуаровъ и ученыхъ сочиненій, имѣть наглядное понятіе о Франціи при Людовикѣ XIV, можетъ ограничиться второй книгой Тэна. «Дворъ французскаго короля представляетъ въ эту эпоху, какъ выражается Тэнъ, зрѣлище генеральнаго штаба въ отпуску (en vacances), продолжающемся полтора вѣка, гдѣ главнокомандующій принимаетъ гостей у себя въ салонѣ (tient salon)».
Когда-то, въ первыя времена феодализма, при простотѣ нравовъ и товариществѣ въ лагерѣ и въ замкѣ вассалы лично прислуживали королю, кто заботясь объ его помѣщеніи, кто принося кушанье къ его столу, тотъ помогая ему вечеромъ раздѣваться, другой надзирая за его соколами и лошадьми. И теперь, какъ прежде, они съ шпагой на бедрѣ усердно толпятся вокругъ него, ожидая одного слова, одного знака, чтобъ исполнить его желаніе, и самые знатные между ними исправляютъ по виду должность служителей. Но давно уже великолѣпный парадъ замѣнилъ дѣйствующую рать (action efficace); дворянство давно перестало быть полезнымъ орудіемъ и сдѣлалось изящнымъ украшеніемъ.
Конунга, окруженнаго дружиной, замѣнилъ сначала сеньёръ, окруженный рыцарями, но рыцари постепенно превратились въ маркизовъ, дворъ превратился въ «салонъ». Этимъ все сказано; вокругъ этого представленія группируются всѣ факты, имъ объясняются всѣ нравы и обычаи до мелочей. Столица новой монархіи, Версаль, нарочно устроена, чтобъ служить салономъ для всей Франціи, для того, чтобъ дать возможность собраться всему, что было аристократическаго и великосвѣтскаго около хозяина Франціи.