Кюро, товарищъ городского головы въ Манѣ, пріѣхавъ въ свою усадьбу Нуи, говорилъ крестьянамъ, что слухи о нападеніи разбойниковъ — фальшивая тревога: по его мнѣнію, не слѣдовало звонить въ набатъ, а только спокойно выжидать. Это значитъ, что онъ заодно съ разбойниками; вдобавокъ онъ скупщикъ и скупаетъ хлѣбъ на корню. Крестьяне уводятъ его вмѣстѣ съ Монтессономъ, его зятемъ, въ сосѣднее село, гдѣ есть судъ. По пути ихъ волочили по землѣ, перекидывая ихъ изъ рукъ въ руки, топтали ногами, плевали имъ въ лицо, бросали въ нихъ нечистоты». — Монтессонъ былъ убитъ изъ ружья; Кюро медленно забитъ до смерти.
Плотникъ своимъ лощиломъ отрѣзаетъ имъ головы, и дѣти несутъ ихъ при барабанномъ боѣ и звукахъ скрипки. Между тѣмъ, мѣстный судья, привлеченный силой, составляетъ протоколъ — о наличности 30 золотыхъ и нѣсколькихъ ассигнацій Учетнаго банка, найденныхъ въ карманахъ Кюро; при этомъ открытіи раздается торжествующій крикъ: «Вотъ доказательство того, что онъ хотѣлъ купить хлѣбъ на корню!» — Такъ проявляетъ себя народная справедливость; теперь, когда третье сословіе представляетъ собою народъ, всякая сбродная кучка людей считаетъ себя въ правѣ выносить приговоры и приводить ихъ въ исполненіе — надъ жизнью и имуществомъ.
Въ западныхъ провинціяхъ, въ центрѣ и на югѣ, это отдѣльныя вспышки; на востокѣ, на полосѣ длиною отъ 30 до 50 миль, до самой Провансъ — всеобщее воспламенѣніе: Эльзасъ, Франшъ- Конте, Бургундія, Маконе, Божоле, Овернь, Віенне, Дофине, — вся эта область походитъ на одну длинную сплошную мину, которая разомъ взорвалась. Первый столбъ пламени выбивается наружу на границѣ Эльзаса и Франшъ-Конте, близъ Бельфора и Везуля, — страна феодальная, гдѣ крестьянинъ, обремененный налогами, несетъ болѣе нетерпѣливо болѣе тяжелое ярмо.
Инстинктивно мысли его бродятъ — хотя самъ онъ того и не сознаетъ. «Доброе Собраніе и добрый король желаютъ, чтобы мы были счастливы: а что, еслибы мы имъ помогли? — Уже говорятъ, что король освободилъ насъ отъ налоговъ: а еслибы мы сами себя освободили отъ повинностей (феодальныхъ)? Долой помѣщиковъ! они не лучше чиновниковъ!» Уже 16 іюля замокъ Санси, принцессы Бофремонъ, ограбленъ, а 18-го три другіе замка — де Люръ, де Битенъ и де Моланъ. 29 іюля, во время народнаго празднества у де Меме, печальный случай во время фейерверка даетъ поводъ крестьянамъ къ подозрѣнію, что приглашеніе это ловушка и что отъ нихъ хотѣли отдѣлаться коварнымъ способомъ. Въ ярости бросаются они на замокъ его и поджигаютъ, — а на слѣдующей недѣлѣ три аббатства разграблены, одиннадцать замковъ разрушено, другіе разграблены, «всѣ архивы уничтожены, описи и планы унесены». — Появившійся тамъ «ураганъ мятежа» несется по всему Эльзасу, отъ Гюнингена до Ландау. Мятежники показываютъ грамоту за подписью Людовикъ, гласящую, что въ теченіе такого-то времени имъ дозволено самимъ совершать правосудіе», — и въ Зундгау ткачъ, прилично одѣтый, опоясанный голубой лентой, выдаетъ себя за принца, второго сына короля. Прежде всего, они кидаются на евреевъ, своихъ наслѣдственныхъ пьявокъ, разоряютъ и грабятъ ихъ жилища, дѣлятъ между собою ихъ деньги, и охотятся за ними, какъ за дикими звѣрьми. Въ одинъ Базель, какъ говорятъ, явилось тысяча двѣсти этихъ несчастныхъ бѣглецовъ съ семьями. Между евреемъ- кредиторомъ и христіаниномъ-помѣщикомъ — разстояніе не велико и оно теперь исчезло. Ремирмонъ спасено лишь благодаря отряду драгунъ. Восемьсотъ человѣкъ атакуютъ замокъ Обербруннъ. Нейбургское аббатство захвачено. Въ Гебвейлерѣ 31 іюля пятьсотъ крестьянъ, подданные Мурбахскаго аббатства, бросаются на дворецъ аббата и на дома канониковъ. Шкапы, сундуки, кровати, зеркала, окна, рамы, до кровельныхъ черепицъ, до дверныхъ и оконныхъ петель — все изрублено топорами; на прекрасномъ паркетѣ среди комнаты зажигаютъ костры, въ которыхъ гибнутъ библіотеки и документы. Вино разлито въ погребахъ; серебро и бѣлье унесены толпою». Ясно, что общество перевернуто вверхъ дномъ и что вмѣстѣ съ властью собственность переходитъ въ иныя руки.
Вотъ ихъ собственныя слова: въ Франшъ-Конте, жители восьми коммунъ объявляютъ бернардинцамъ Грасъ-Дьё и Льё-Круассанъ, «что, такъ какъ они входятъ въ третье сословіе, настала пора ихъ господства надъ аббатами и монахами, ибо господство тѣхъ продолжалось слишкомъ долго»; и послѣ этого они отбираютъ всѣ документы на владѣнія или ренты аббатства въ ихъ коммунахъ. Въ Вержеле (Дофине), во время разгрома замка де Мюра, нѣкій Фереоль ударялъ большой палкой по мебели, приговаривая: «Вотъ тебѣ, Мюра; долго ты былъ господиномъ: теперь наша очередь». — Тѣ самые, которые грабятъ дома какъ простые разбойники по большимъ дорогамъ, думаютъ, что они дѣлаютъ это на пользу дѣла и отвѣчаютъ на окликъ: «Мы за третье сословіе разбойничаемъ». Вездѣ они считаютъ себя уполномоченными и ведутъ себя, какъ побѣдоносное войско въ отсутствіи своего предводителя. Въ Ремирмонѣ и Люксёлѣ они показываютъ указъ, гласящій, что все это «разбойничанье, грабежи и разгромы» — законны.
Въ Дофине главари этихъ шаекъ увѣряютъ, что въ ихъ рукахъ есть королевскіе указы. Въ Оверни они исполняютъ «непремѣнные приказы», имѣя указаніе, что Его Величество того желаетъ. Нигдѣ не видно, чтобы какая-нибудь мятежная деревня руководилась личной местью противъ своего помѣщика. Если они стрѣляютъ въ встрѣчаемыхъ дворянъ, — это вовсе не по злобѣ. Они истребляютъ сословіе, а не личности. Они ненавидятъ феодальныя права, проклятыя грамоты, въ силу которыхъ они платятъ, — а вовсе не помѣщика, который, если тутъ живетъ, относится къ нимъ гуманно, съ жалостью, а часто и благодѣтельствуетъ ихъ.
Въ Люксёлѣ аббатъ, котораго заставили, занеся надъ нимъ топоръ, письменно отказаться отъ всѣхъ сеньёрьяльныхъ правъ въ 23-хъ владѣніяхъ, — живетъ тутъ 46 лѣтъ, оказывая мѣстнымъ жителямъ лишь однѣ услуги. Въ кантонѣ Кремье, гдѣ «разгромы ужасны, всѣ наши помѣщики», пишутъ муниципальные чиновники, «патріоты и благотворители». Въ Дофине, сеньёры, епископы, чьи замки разграблены, прежде другихъ приняли сторону народа противъ министровъ. Въ Оверни сами крестьяне «высказываютъ свое отвращеніе къ тому, что имъ приходится дѣйствовать противъ такихъ добрыхъ госпожъ», но это необходимо: все, что они могутъ уступить въ память оказаннаго имъ благоволенія, — не поджигать замка госпожъ де Ванъ, столь милостивыхъ; но они сожгли всѣ документы; въ три пріема они подвергаютъ завѣдующаго ихъ дѣлами пыткѣ огнемъ, чтобы принудить его выдать документъ, котораго у него нѣтъ; его вытащили изъ огня полуобгоревшаго и то потому только, что его госпожи на колѣнахъ умоляли пощадить его. Повсемѣстно отдѣльные замки опустошаются прибывающей народной волной, и такъ какъ феодальныя права часто въ рукахъ людей третьяго штата, она постепенно захватываетъ болѣе обширный кругъ.
Возстаніе противъ собственности не имѣетъ предѣловъ. Отъ аббатствъ и замковъ мятежъ переходитъ на «буржуазные дома». Вначалѣ возставали противъ помѣщиковъ, — теперь же противъ всѣхъ, кто имѣетъ какую-нибудь собственность. Зажиточные землепашцы, сельскіе священники покидаютъ свой приходъ и ищутъ убѣжища въ городѣ. Обираютъ проѣзжихъ. Шайки контрабандистовъ набиваютъ себѣ карманы. При такихъ образцахъ жадность разгорается въ разгромленныхъ и заброшенныхъ помѣстьяхъ, гдѣ ничто не напоминаетъ уже о присутствіи владѣльца и все, кажется, можетъ достаться первому, кто захочетъ. Такъ одинъ сосѣдній фермеръ унесъ вино, а на другой день вернулся за сѣномъ. Изъ замковъ Дофине вся обстановка, до дверныхъ навѣсокъ, увезена на нѣсколькихъ возахъ. «Это война бѣдныхъ противъ богатыхъ», — говоритъ одинъ депутатъ; а 3 августа комитетъ докладовъ Національнаго собранія объявляетъ, что, «никакая собственность, въ чемъ бы она ни состояла, не осталась цѣла». Въ Франшъ- Конте «до 40 замковъ и господскихъ усадебъ были разграблены или сожжены». Между Лангромъ и Гре среднимъ числомъ три замка изъ пяти разгромлены; въ Дофине 27 выжжены или опустошены; пять въ маленькой области Бьене и, кромѣ того, всѣ монастыри: 9, по крайней мѣрѣ, въ Оверни; 72, какъ говорили, въ Маконе и въ Божоле, не считая Эльзаса. 31 іюля, когда Лалли-Толандаль поднимался на трибуну, чтобъ говорить, у него въ рукахъ были пучки отчаянныхъ писемъ, списокъ 32-хъ замковъ, сожженныхъ, разрушенныхъ и ограбленныхъ въ одной провинціи и подробности еще худшихъ покушеній противъ личностей: въ Лангдокѣ де Барра былъ изрѣзанъ на куски въ присутствіи жены, близкой къ разрѣшенію, которая тутъ и скончалась. Въ Нормандіи — помѣщикъ въ параличѣ брошенъ на костеръ, съ котораго его сняли съ обожженными руками; въ Франшъ-Конте — г-жа Батильи вынуждена занесеннымъ надъ ея головой топоромъ выдать свои документы на владѣніе и на землю; г-жа де Листене, принуждена сдѣлать то же, съ приставленными къ горлу вилами, — въ то время, когда ея дочери лежали у ея ногъ безъ чувствъ; графу Монжюстену съ женой, которыхъ вытащили изъ кареты съ тѣмъ, чтобы бросить въ прудъ, чему помѣшалъ проходившій полкъ, — въ продолженіе трехъ часовъ угрожаютъ приставленными въ упоръ пистолетами; шевалье д’Амбли силою увели изъ его замка, голаго тащили по его селу и бросили на навозную кучу, вырвавши всѣ волосы и брови въ то время, какъ кругомъ его плясали».