Поэтому, прежде чѣмъ коснуться разсужденій Тэна объ этой пресловутой деклараціи, намъ нужно напомнить читателю тѣ событія, которыя ее вызвали и о которыхъ Тэнъ не упоминаетъ, хотя бы они могли послужить сильнымъ подспорьемъ для его взглядовъ на общіе принципы и злоупотребленіе ими во время французской революціи.
Извѣстно, что правительство Людовика XVI, рѣшившись, подъ вліяніемъ своихъ финансовыхъ затрудненій, созвать Генеральные штаты обнаружило величайшую непредусмотрительность. Эти штаты представляли собою средневѣковое учрежденіе, давно забытое — со времени послѣднихъ Генеральныхъ штатовъ протекло почти столько же времени, сколько отдѣляетъ Государственную Думу отъ соборовъ XVII вѣка — забытое настолько, что правительство обратилось къ людямъ свѣдущимъ и несвѣдущимъ за справками объ организаціи штатовъ. Въ старыхъ Генеральныхъ штатахъ каждый штатъ засѣдалъ отдѣльно и составлялъ свои отдѣльныя постановленія. Такъ какъ эти постановленія не были обязательны для правительства, то ни способъ голосованія, ни число депутатовъ отъ каждаго штата не были опредѣлены закономъ. Но въ 1789 году правительство по настоянію Неккера отступило отъ стараго обычая и въ созывной грамотѣ предоставило третьему штату двойное число депутатовъ противъ каждаго изъ двухъ первыхъ, оставивъ открытымъ вопросъ о способѣ голосованія отдѣльно по штатамъ или же сообща. Повидимому, Неккеръ руководился при этомъ аналогіей съ только что введенными «провинціальными (земскими) собраніями», также состоявшими изъ депутатовъ трехъ штатовъ, но составлявшихъ одно общее собраніе. Такъ какъ на обязанности этихъ провинціальныхъ собраній лежало и распредѣленіе податей, то естественно было непривилегированнымъ членамъ этихъ собраній предоставить одинаковую силу съ привилегированными. Но примѣненіе этого пріема къ Генеральнымъ штатамъ, т. е. общее голосованіе и удвоеніе голосовъ третьяго штата Неккеръ не рѣшился ввести, какъ новшество, или былъ не въ состояніи провести черезъ королевскій совѣтъ — и весь вопросъ остался открытымъ, чреватый роковыми послѣдствіями.
Созданная этимъ неизвѣстность должна была вызвать большія недоумѣнія со стороны избирателей и депутатовъ. Третій штатъ долженъ былъ желать преобразованія Генеральныхъ штатовъ въ одно общее собраніе и могъ истолковывать свое двойное представительство въ томъ смыслѣ, что и само правительство этого желаетъ. Напротивъ, депутаты привилегированныхъ сословій должны были опасаться, что удвоеніе третьяго штата приведетъ въ общемъ собраніи къ отмѣнѣ не только податныхъ, но и всѣхъ сословныхъ и почетныхъ привилегій дворянства и духовенства — и потому желали сохраненія прежняго голосованія по отдѣльнымъ штатамъ. Правительство же молчало, предоставляя штатамъ самимъ разобраться между собой.
7 Аббать Сіесъ.
На другой день послѣ торжественнаго открытія Генеральныхъ штатовъ, депутаты вернулись въ зданіе des Menus Plaisirs для провѣрки своихъ полномочій. Для третьяго штата, какъ болѣе многочисленнаго, была отведена большая зала, гдѣ наканунѣ засѣдали всѣ три штата въ присутствіи короля; для первыхъ двухъ штатовъ были отведены двѣ меньшія залы. Дворянство и духовенство тотчасъ и приступили къ провѣркѣ: третій же штатъ объявилъ, что провѣрка должна быть произведена сообща и что онъ не приступитъ къ провѣркѣ, пока къ нему не присоединятся прочіе штаты. Такъ начались пререканія между штатами: они происходили посредствомъ комиссій, въ которыхъ приняли участіе и правительственные комиссары, — и затянулись па нѣсколько недѣль, не приводя ни къ какому результату. Чисто организаціонный вопросъ превратился въ политическій, волнуя умы и раздражая страсти какъ въ самомъ Собраніи, такъ и внѣ его, въ Версалѣ и въ Парижѣ. Наконецъ, партія Сіеса, примѣнявшая къ политической организаціи ариѳметическую схему, — признававшая дворянство и духовенство меньшинствомъ, составляющимъ лишь два процента, взяла верхъ съ помощью демократическихъ страстей и увлеченія народовластіемъ внутри и внѣ собранія и довела дѣло до кризиса. По предложенію Сіеса, точнѣе формулированному безвѣстнымъ Леграномъ, депутаты третьяго штата объявили себя правомѣрнымъ Національнымъ собраніемъ, пригласили другихъ депутатовъ къ нимъ присоединиться и приступили къ провѣркѣ полномочій съ тѣмъ, что отсутствующіе утратятъ право на званіе депутата. Напрасно благоразумное и трезвое меньшинство протестовало противъ этого превышенія власти, напрасно краснорѣчивый трибунъ французской демократіи, Мирабо, предостерегалъ своихъ товарищей, что они выродятся въ тирановъ и что онъ предпочелъ бы жить при такихъ условіяхъ въ Константинополѣ, чѣмъ въ Парижѣ. Натискъ страстей и давленіе галлереи и общественнаго мнѣнія были такъ сильны, что революціонный принципъ преодолѣлъ и мало по малу сами депутаты первыхъ двухъ штатовъ стали примыкать къ Національному собранію, сначала священники (curés) изъ крестьянъ, потомъ и либеральное меньшинство дворянской палаты.
8 Мирабо.
Въ этомъ фактѣ заключалось не только самовольное рѣшеніе сословнаго вопроса, лишеніе дворянства и церкви ихъ издавнихъ политическихъ правъ, но — что еще было важнѣе — превышеніе власти относительно монарха, лишеніе его принадлежавшаго ему права принимать участіе въ коренномъ конституціонномъ вопросѣ — организаціи народнаго представительства. Наконецъ, всего существеннѣе было то, что во всемъ этомъ заключался захватъ депутатами третьяго штата (узурпація) верховной власти — присвоеніе себѣ значенія Учредительнаго собранія.
Все это не преминуло обнаружиться очень скоро. Правительство, наконецъ, всполошилось и рѣшилось вмѣшаться въ дѣло. Предположено было снова созвать Генеральные штаты въ парадное засѣданіе въ присутствіи короля, который долженъ былъ тамъ заявить свою волю. Но этикетъ требовалъ соотвѣтствующаго дѣлу убранства залы, и она была предоставлена декораторамъ безъ надлежащаго предувѣдомленія депутатовъ. Когда они въ свое время пришли ко дворцу, они нашли свою залу запертой. Въ возбужденномъ состояніи, увлекаясь трагизмомъ минуты, страхомъ реакціи и героизмомъ роли, которую они были готовы сыграть, депутаты отправились въ близъ лежащую залу (Jeu dе Paume) и тамъ, ещё болѣе разгоряченные ораторствомъ, поклялись не расходиться, пока не дадутъ Франціи конституціи. Нашелся среди нихъ только одинъ настолько твердый, что подписался протестующимъ.
Исторія любитъ такія сцены, и онѣ представляютъ благодарный предметъ для художника. И въ этомъ случаѣ собраніе въ залѣ игры въ мячъ увѣковѣчено живописцемъ. Но если принять во вниманіе послѣдствія, если взвѣсить принципъ, во имя котораго всё произошло, то нужно сказать, что это было проявленіемъ того же захватнаго права, которое проходитъ черезъ всю революцію, той же анархіи правовыхъ и нравственныхъ понятій, которая превратила «мирное обновленіе» Франціи въ кровавую революцію.
Самоволіе депутатовъ сдѣлало невозможнымъ сдѣлку между монархомъ и народнымъ представительствомъ. Оставалось одно изъ двухъ — или правительство должно было распустить превысившихъ свою власть депутатовъ, что вѣроятно привело бы къ острому приступу всеобщей анархіи или къ полному стушеванію правительственной власти, что и повлекло за собою хроническую анархію.
Могла ли декларація 23 іюня, возникшая при такихъ обстоятельствахъ, удовлетворить депутатовъ, какъ это полагаетъ Тэнъ? Несомнѣнно, королевское правительство сдѣлало въ своей деклараціи то, съ чего оно должно было бы начать. Оно указало рядъ реформъ и опредѣленно высказалось по жгучему вопросу объ отношеніяхъ между штатами. Конечно, Генеральные штаты могли положить декларацію 23 іюня въ основу своей дальнѣйшей политической дѣятельности тѣмъ болѣе, что главный поводъ къ раздору былъ устраненъ: дворянство само отказывалось отъ всѣхъ податныхъ привилегій. Согласившись на королевскую декларацію, Національное собраніе избѣгло бы столкновенія съ монархическимъ принципомъ и могло бы вводить реформы въ «единеніи съ королемъ»; или, какъ говоритъ Тэнъ, въ силу того, что на основаніи деклараціи «преобладаніе перешло бы къ депутатамъ третьяго сословія, они были бы въ состояніи законнымъ способомъ, безъ потрясеній, выполнить, умножить и привести къ окончанію съ согласія государя и черезъ него всѣ полезныя реформы».
9 Присяга въ Версалѣ въ «Jeu de Paume" 20 іюня 1789 г.
Но по поводу деклараціи 23 іюня невольно вспомнишь слова Шиллера, которыя такъ нерѣдко приходится примѣнять къ исторіи: