Совершенно справедливо и то, что нѣкоторыя мѣры революціоннаго правительства, касавшіяся новаго устройства церкви, не только противорѣчили духу католицизма, но и здравому смыслу; напримѣръ, предоставленіе права избирать священниковъ тѣмъ же избирателямъ, которые въ извѣстной общинѣ избирали мэра, судью и депутата — вслѣдствіе чего во многихъ мѣстностяхъ въ избраніи ксенза могли участвовать протестанты и евреи.
Наконецъ, совершенно справедливо, что требованіе присяги въ вѣрности новому церковному уставу было мѣрою ненужною, которая между тѣмъ тотчасъ заставила двѣ трети всего духовенства открыто признать себя противниками всей революціонной конституціи, внесла смуту въ каждую общину и разожгла религіозный и политическій фанатизмъ. Осуждая эту мѣру, Тэнъ высказываетъ, что сущность современнаго като- лицизма болѣе заключается въ его внѣшнемъ строѣ, чѣмъ въ его религіозномъ ученіи — и что онъ, поэтому, не можетъ допустить никакого вмѣшательства въ этотъ внѣшній строй, никакого отступленія отъ принципа, что духовная власть принадлежитъ исключительно папѣ и поставленнымъ папою епископамъ. Этого не хотѣли понять версальскіе законодатели, которые даже утверждали, что въ ихъ власти измѣнить самую религію (nous pourrions changer la religion), и что они поступаютъ очень умѣренно, если не касаются ни догматовъ, ни богослуженія, а только берутъ на себя переустроить внѣшнюю организацію церкви, безъ соглашенія съ духовною властью.
Но къ церковной политикѣ Національнаго собранія нельзя правильно отнестись, не принявъ во вниманіе того, чѣмъ была католическая церковь въ 1789 году, и какъ привыкло относиться къ ней французское государство.
Несмотря на свое космополитическое значеніе и свою зависимость отъ папы, на которой такъ настаиваетъ Тэнъ, католическая церковь имѣла во Франціи до революціи чисто феодальный характеръ: духовенству, какъ первому штату, принадлежала доля въ верховной власти; церковь владѣла на феодальномъ правѣ ¹/₅ всей поземельной собственности и имѣла непосредственное вліяніе надъ большимъ числомъ французскихъ гражданъ. Множество церковныхъ должностей были въ силу патронатства частною собственностью или короля, или прелатовъ и сеньёровъ. Церковные доходы распредѣлялись между духовными лицами на основаніи сословныхъ привилегій и случайной милости двора. При такомъ положеніи дѣлъ, столкновеніе между церковью и революціею должно было быть особенно ощутительно, но эта борьба между Національнымъ собраніемъ и французскою церковью была только продолженіемъ вѣкового историческаго процесса, и Національное собраніе въ своей церковной политикѣ только продолжало дѣло французскихъ королей. Издавна власть этихъ королей была одинаково направлена къ ограниченію вліянія церкви въ двоякомъ ея значеніи, феодальнаго и космополитическаго учрежденія. Короли боролись противъ независимости прелатовъ въ ихъ качествѣ французскихъ сеньёровъ и противъ автократіи папы, какъ главы церкви, и въ этой борьбѣ нерѣдко употребляли одного противника какъ союзника противъ другого: то созывали соборъ галликанскаго духовенства для ограниченія папскихъ притязаній, — то заключали конкордатъ съ папами и дѣлили съ ними общую добычу, т.-е. церковные доходы и раздачу бенефицій; но всегда при этомъ они имѣли въ виду подчиненіе церкви интересамъ государства. Никто не выразилъ такъ опредѣленно преобладанія этого чисто государственнаго интереса въ церковныхъ дѣлахъ, какъ великій политикъ, котораго сама церковь дала французскому государству — кардиналъ Ришелье, когда онъ обложилъ податью въ пользу государства церковныя имѣнія: «Потребности государства — реальны; потребности церкви — призрачны и произвольны».
Въ этой борьбѣ съ церковью французскіе короли никогда не задумывались переходить границу, проведенную Тэномъ; они не только касались дисциплинарныхъ правилъ церкви, но и входили въ область религіи. Уже въ ХІІI вѣкѣ легисты (Дюбуа), руководившіе королевской политикой противъ римской куріи, требовали, чтобы имущества церковныя были переданы мірянамъ, а духовенство вознаграждено «ежегоднымъ жалованьемъ». Тотъ же Пьеръ Дюбуа настаивалъ на необходимости отмѣны целибата. Въ XV вѣкѣ французское правительство открыто примкнуло къ партіи реформы, которая хотѣла заставить католическую церковь вернуться къ старинѣ, къ соборному правленію, сдѣлать выборы епископовъ свободными, то-есть независимыми отъ папы. А на Тридентскомъ соборѣ послы французскаго короля поддерживали представителя французскаго духовенства, кардинала Лотарингскаго, который потребовалъ брака священниковъ, причащенія подъ обоими видами и молитвы на народномъ языкѣ. Парижскій парламентъ не призналъ постановленій Тридентскаго собора, а французская церковь приняла только то, что относилось къ догматамъ; все же, что относилось къ внѣшнему устройству, считалось изъятымъ изъ-подъ «иноземной власти». А при Людовикѣ XIV епископъ турнейскій, которому вмѣстѣ съ Боссюэтомъ было поручено составить знаменитую декларацію галликанскаго духовенства, — утверждалъ, что паны могутъ впадать въ ересь.
Французская демократія, захватившая въ лицѣ Національнаго собранія государственную власть, задумала сразу привести въ исполненіе какъ въ государственной области, такъ и въ церковной вѣковыя традиціи прежняго французскаго правительства и завершить дѣло, которое послѣднему было не по силамъ. Какъ въ области политической, Національное собраніе устраненіемъ всѣхъ привилегій и мѣстныхъ преградъ окончательно объединило народъ и централизовало государство, такъ въ области церковной оно вздумало окончательно превратить церковь въ то, чѣмъ она въ сущности всегда была въ глазахъ французскаго правительства — въ орудіе власти — un instrument de règne. При монархическомъ режимѣ самымъ удобнымъ средствомъ для этого считался королевскій патронатъ, т. е. назначеніе на церковныя должности главою государства, королемъ. Теперь, при воцареніи демократіи, патронатъ короля былъ замѣненъ патронатомъ новаго государя, — народной массы, и назначеніе свыше уступило мѣсто непосредственному избранію снизу.
Объусловливая полученіе духовныхъ должностей, избраніемъ народнымъ, Національное собраніе становилось на ту же точку зрѣнія, на которой стояло въ XV вѣкѣ правительство Карла VII, узаконившее свободное, независимое отъ папы избраніе епископовъ. Національное собраніе только поступило радикальнѣе, ибо если партія реформы въ XV вѣкѣ хотѣла возстановить соборное правленіе и вернуть церковь къ эпохѣ аристократическаго строя, — то революція XVIII вѣка вздумала вернуться къ еще болѣе ранней эпохѣ въ исторіи церкви, когда въ ней преобладали демократическія формы и народной выборъ.
Впрочемъ, для этой цѣли Національному собранію вовсе не нужно было исходить отъ представленій о церковномъ устройствѣ первыхъ вѣковъ христіанства. Демократическія формы и вліяніе мірянъ на церковь сохранились во Франціи въ гораздо большей степени, чѣмъ это вообще извѣстно, и особенно въ сельскихъ общинахъ мы встрѣчаемъ вплоть до самой революціи не только непосредственное участіе народа въ распоряженіи церковными имуществами, но и постоянное вмѣшательство въ такіе вопросы, которые теперь предоставлены исключительно вѣдѣнію духовенства.
Церковныя недвижимыя имущества, накопившіяся въ феодальную эпоху, большею частію принадлежали монастырямъ и прелатамъ, и только въ незначительной степени употреблялись на нужды церквей и духовенства въ селахъ и городахъ. Для послѣдней цѣли понадобились, поэтому, новыя средства, которыя и доставлялись благочестіемъ частныхъ лицъ, или обязательными взносами общинъ. Но эти средства уже не считались собственностью духовенства (clergé), а были подъ названіемъ fabrique собственностью прихода и управлялись особыми лицами (marguilliers), избиравшимися въ селахъ міромъ, то-есть собраніемъ всѣхъ членовъ общины по предложенію священника. Эти приходскія собранія, тождественныя по своему составу съ общинными собраніями, не только просматривали и утверждали годовые отчеты старостъ, разрѣшали расходы изъ церковныхъ суммъ, превышавшіе 10 ливровъ, и необходимыя отчужденія церковныхъ имуществъ, отказанныхъ по завѣщанію, покупку церковной утвари и украшеній, но и опредѣляли тарифъ на мѣста въ церкви, дѣлали постановленія относительно погребенія, опредѣляли часы церковной службы и выбирали иногда чрезъ старостъ проповѣдниковъ, приглашаемыхъ во время поста. Бывали случаи даже еще и въ XVII вѣкѣ, что общинный совѣтъ какого нибудь городка обращался оффиціально къ епископу съ просьбой о разрѣшеніи употреблять въ пищу яйца во время поста. Вліяніе народа, то-есть общины, въ области церковной вообще было такъ сильно до революціи, что возбуждаетъ неудовольствіе современныхъ церковныхъ писателей, привыкшихъ къ другимъ порядкамъ. Одинъ изъ нихъ, напримѣръ, аббатъ Жиро говоритъ, что всѣ эти права, предоставленныя общинѣ, или ея представителямъ, низводили священника на положеніе простого приказчика по духовнымъ дѣламъ. «Къ счастію, все это теперь измѣнилось». Il n’en est plus ainsi heureusement{38}.