Конечно, Національное собраніе, осуществляя въ своей церковной политикѣ завѣтъ исторіи, руководилось собственно не указанными выше историческими, а чисто-практическими соображеніями, которыя нельзя упускать изъ вида. Лишивъ короля абсолютной власти, — возстановивъ противъ себя и папу и высшее духовенство отмѣною ихъ привилегій и доходовъ, — кому же могло Національное собраніе поручить назначеніе духовныхъ лицъ, какъ не тому самому народу, на который опиралась его власть? Нельзя же было предоставить завѣдываніе церковью, — этого важнаго орудія господства, — исполнительной власти, съ которой Національное собраніе было въ то время въ полномъ антагонизмѣ; нельзя было также предоставить объединенную, усиленную, оторванную отъ земли и отъ мѣстныхъ связей французскую церковь въ распоряженіе чужой власти, то-есть папы.
Итакъ, вообще нужно имѣть въ виду, что церковныя мѣры Національнаго собранія, которыя такъ легко критиковать въ наше время, вытекали гораздо болѣе изъ прежнихъ отношеній между церковью и государствомъ во Франціи и изъ тогдашнихъ обстоятельствъ, чѣмъ изъ произвольныхъ комбинацій революціонеровъ, т. е. имѣли, такъ сказать, роковой характеръ; а что касается до вредныхъ послѣдствій этихъ мѣръ, то разрывъ между церковью и революціею былъ во всякомъ случаѣ неизбѣженъ, и даже роковая ошибка Національнаго собранія — установленіе конституціонной присяги — не играла тутъ такой роли, какъ кажется. Еще задолго до нея, то-есть тотчасъ послѣ декрета о конфискаціи церковныхъ имуществъ — епископы въ своихъ посланіяхъ оплакивали гибель религіи, метали громы противъ нечестивой узурпаціи Національнаго собранія и призывали народъ къ возстанію{39}, а священники, эти союзники адвокатовъ во дни отмѣны привилегій, сдѣлали имъ въ лицѣ одного изъ curés наивный упрекъ: «Когда вы пришли въ нашу палату, чтобы умолять насъ именемъ Господа-миролюбца соединиться съ вами, — это было только для того чтобы насъ загубить (égorger)» {40}).
* * *
Покончивъ съ анализомъ разрушительной политики Національнаго собранія по отношенію къ старому порядку и главнымъ его основамъ — аристократіи и церкви (les déstructions), Тэнъ переходитъ ко второй половинѣ своей задачи и подвергаетъ такой же критикѣ положительную сторону законодательной дѣятельности Національнаго собранія, направленную къ установленію новаго государственнаго строя (les constructions). И здѣсь, по мнѣнію Тэна, Національное собраніе преимущественно руководилось теоріей и идеологіей: государство въ его глазахъ механизмъ, достоинство котораго въ томъ, чтобы онъ исправно и быстро дѣйствовалъ; обязанность законодателя отождествляется съ обязанностью машиниста, который долженъ заботиться о томъ, чтобы локомотивъ не остановился по недостатку угля или не соскочилъ съ рельсъ.
Если нельзя не сдѣлать оговорки, что при осужденіи насильственныхъ и произвольныхъ дѣйствій Національнаго собранія противъ церкви Тэнъ не принялъ во вниманіе прежнюю распрю между нею и государствомъ, упрекъ, который дѣлаетъ Тэнъ политическимъ учрежденіямъ, созданнымъ Національнымъ собраніемъ, слѣдуетъ признать безусловно справедливымъ. Онъ сводится къ тому, что собраніе, желая уничтожить деспотизмъ, уничтожило всякое правительство (pour supprimer le despotisme, ils supprimèrent le gouvernement). Это уничтоженіе правительства выразилось въ двухъ отношеніяхъ: въ положеніи, которое было отведено королю въ новой конституціи, и въ свойствѣ новыхъ административныхъ органовъ, созданныхъ Національнымъ собраніемъ.
Мастерская характеристика новой французской конституціи у Тэна чрезвычайно поучительна: эта конституція представляетъ собою эльдорадо для всѣхъ радикаловъ, но въ то же время и образецъ неспособной къ жизни конституціи. Королю не предоставлено никакихъ средствъ вліять на Національное собраніе. Онъ становится лишь исполнительнымъ органомъ, т. е. рукою, которая повинуется головѣ. Было бы смѣшно, еслибы рука могла противиться головѣ, поэтому монарху едва предоставили отсрочивающее вето, да и то Сіесъ противъ этого протестовалъ, находя, что это вето — «une lettre de cachet lancée contre la volonté générale»{41}. Мало того, отъ этого вето были изъяты статьи конституціи, финансовые и нѣкоторые другіе законы. Отъ короля не зависитъ созваніе Собранія, ни созваніе избирателей
Собранія. Разъ Собраніе избрано, король не можетъ ни отсрочить его засѣданій, ни распустить его. Онъ не можетъ даже предложить ему законопроекта. Все, что онъ можетъ, это лишь пригласить его принять въ соображеніе такой-то предметъ.
Но и исполнительная власть предоставлена королю только съ виду; на самомъ дѣлѣ она предоставлена другимъ — ибо всѣ мѣстныя власти избирательныя. Король не можетъ ни прямо, ни косвенно повліять на избраніе судьи, прокурора, епископа, священника, податного инспектора, члена директоріи въ уѣздѣ или въ департаментѣ, мэра и члена управы. Если какой нибудь администраторъ нарушилъ законъ, король можетъ только отмѣнить его распоряженіе и временно удалить его отъ должности. Да и то Собраніе, какъ высшая власть, можетъ отмѣнить королевскій приказъ. Что касается до вооруженной силы, начальникомъ которой онъ считается, то она ему совершенно не подчинена. Національной гвардіи онъ не можетъ давать приказаній; жандармерія и войско обязаны повиноваться муниципалитетамъ, независимымъ отъ короля. Исполнительная власть намѣренно парализована.
Король или его правительство лишены возможности заставить самую скромную сельскую общину поспѣшить составленіемъ податного списка, принудить упрямаго плательщика внести недоимку, приказать пропустить задержанный обозъ съ хлѣбомъ, привести въ исполненіе судебный приговоръ, употребить въ дѣло войско для подавленія возстанія. Они не могутъ защитить ни собственность, ни жизнь гражданъ. Король ничто иное, какъ безпомощный посредникъ между Національнымъ собраніемъ и мѣстными органами, глашатай законовъ (un hérault он moniteur public), нѣчто въ родѣ центральнаго эхо, звучнаго, но не имѣющаго собственной жизни.
Противъ короля принятъ цѣлый рядъ предосторожностей. У него отнято право помилованія. Онъ можетъ объявить войну лишь по постановленію Національнаго собранія и обязанъ прекратить ее по волѣ Собранія. Безъ согласія послѣдняго онъ не можетъ заключить мирнаго или торговаго договора. Ему предоставлено назначеніе лишь двухъ третей контръ-адмираловъ, половины генералъ-лейтенантовъ, капитановъ перваго ранга и т. д., трети полковниковъ и подполковниковъ, шестой части морскихъ лейтенантовъ. Онъ ограниченъ въ правѣ дислокаціи войскъ, не можетъ размѣстить какую либо войсковую часть ближе чѣмъ на 50 верстъ отъ Собранія. Ему предоставлена лишь гвардія въ 1.800 человѣкъ, связанныхъ особой гражданской присягой. Собраніе распоряжается воспитаніемъ наслѣдника, который не можетъ выѣхать за границу безъ его разрѣшенія. Король и министры обставлены сѣтью угрозъ: законъ перечисляетъ пять случаевъ, вызывающихъ отрѣшеніе отъ власти короля; министрамъ грозятъ восемь случаевъ осужденія на заключеніе отъ 12 до 20 лѣтъ, пять случаевъ приговора къ смертной казни. Это идеалъ отвѣтственности министровъ. Но кромѣ того Собраніе наноситъ королю и министрамъ цѣлый рядъ ненужныхъ оскорбленій. Назначеніе судей помимо короля мотивируется тѣмъ, что дворъ и министры наиболѣе презрѣнная часть націи. Предоставленіе королю назначенія министровъ объясняется тѣмъ, что министры, избираемые народомъ, пользовались бы слишкомъ большимъ почетомъ.
А что всего хуже, — это то, что король даже не можетъ пользоваться правами, предоставленными ему закономъ. Если онъ дерзаетъ примѣнить къ дѣлу свое право на вето, то это считается — возмущеніемъ — возмущеніемъ чиновника противъ Собранія, возмущеніемъ подданнаго противъ государя, т. е. народа. Въ этомъ случаѣ отрѣшеніе отъ престола неминуемо. Собранію остается только провозгласить, народу только осуществить его! Конституція, говоритъ Тэнъ, сама приводитъ къ революціи. Государственный механизмъ самъ себя разрушаетъ.
Такая безумная конституція объясняется частью доктринерствомъ первыхъ французскихъ законодателей — ихъ увлеченіемъ популярной теоріей раздѣленія властей — частью же присущимъ революціонерамъ страхомъ реакціи и контръ-революціи и самоупоеніемъ политическихъ выскочекъ. Но, думая только о томъ, чтобы обезопасить себя отъ «исполнительной власти» и подрывая ея значеніе въ странѣ, Національное собраніе нанесло величайшій ущербъ своему авторитету и сдѣлало страну добычей анархіи.