Напрасно король по приглашенію Національнаго собранія приказываетъ муниципалитету очистить форты и вывести національную гвардію. Муниципалитетъ противится, затягиваетъ дѣло и между тѣмъ разрушаетъ самые форты.
А вотъ случай менѣе трагическій. Муниципалитетъ Лиможа закупилъ транспортъ хлѣба въ сосѣднемъ департаментѣ, но нужно 60 кавалеристовъ для сопровожденія транспорта. Обращаются къ военному министру, — проходятъ три недѣли. Наконецъ министръ отвѣчаетъ, что не могъ нигдѣ добыть войска, и даетъ совѣтъ черезъ депутатовъ департамента снестить съ депутатами Орлеана и отъ нихъ получить эскадронъ стоящаго тамъ кавалерійскаго полка. Дѣло опять затягивается. Лиможъ и Орлеанъ тягаются черезъ своихъ депутатовъ изъ-за полуэскадрона кавалеріи, а военный министръ Франціи является безпомощнымъ зрителемъ этой тяжбы.
Но всеобщее разложеніе государства не остановилось на своеволіи общинъ. Тѣ же причины, которыя вызываютъ неповиновеніе муниципалитетовъ правительству, побуждаютъ частныя лица возставать противъ мѣстныхъ властей. Отдѣльные граждане также признаютъ себя обязанными спасать себя и отечество. И они также приписываютъ себѣ право рѣшать все собственною властью и приводить собственноручно въ исполненіе то, что они рѣшили.
Лавочникъ, рабочій, крестьянинъ, сдѣлавшись избирателемъ и національнымъ гвардейцемъ, опираясь на свое право голоса и свое ружье, вдругъ сталъ равнымъ людямъ, стоявшимъ выше его и ихъ господиномъ; вмѣсто того, чтобы повиноваться, онъ теперь повелѣваетъ. И цѣлый потокъ новыхъ понятій, безобразныхъ и несообразныхъ съ его умственными способностями, вдругъ влился въ его мозгъ. Послѣдствія этого ужасны; ибо въ такихъ умахъ вожделѣніе непосредственно осуществляется въ дѣйствіи, и въ дѣйствіи всегда грубомъ и звѣрскомъ. Пріобрѣтенное воспитаніемъ хладнокровіе, размышленіе и культура вставляютъ между вожделѣніемъ и дѣйствіемъ мысль объ общественномъ интересѣ, соблюденіе формъ и уваженіе къ закону. Всѣхъ этихъ сдержекъ недостаетъ новому государю. Онъ не умѣетъ пріостановиться и не допускаетъ, чтобъ его пріостанавливали. Зачѣмъ столько оттяжекъ, когда грозитъ опасность? Зачѣмъ соблюденіе формальностей, когда дѣло идетъ о спасеніи народа? Что тутъ священнаго въ законѣ, когда онъ покрываетъ враговъ общества? Что можетъ быть пагубнѣе, какъ пассивное выжиданіе подъ руководствомъ робкаго или слѣпого муниципалитета? Что можетъ быть справедливѣе, какъ тутъ же и немедленно добиться самому своего права! И такимъ образомъ убійство становится одной изъ формъ проявленія патріотизма.
Въ октябрѣ 1789 г. въ Парижѣ послѣ убійства хлѣбника Франсуа, главный преступникъ, крючникъ, объявляетъ, что онъ «хотѣлъ отомстить за народъ», и очень вѣроятно онъ былъ искрененъ. Въ обыкновенное время, въ неразвитыхъ мозгахъ соціальныя и политическія идеи пребываютъ въ состояніи неопредѣленныхъ антипатій, сдержанныхъ и мимолетныхъ вожделѣній. Но при первомъ случаѣ онѣ пробуждаются — повелительныя, упорныя и разнузданныя.
При такомъ психическомъ состояніи толпы всемогущіе муниципалитеты сплошь и рядомъ оказываются ея рабами. Въ Булони англійскій корабль принялъ грузъ яицъ, курятины и дичи. Національная гвардія, по собственному усмотрѣнію, отправляется на корабль и захватываетъ грузъ. Уступчивый муниципалитетъ объясняетъ грузъ конфискованнымъ и подлежащимъ продажѣ и рѣшаетъ, что половина выручки поступитъ въ пользу гвардіи, а другая въ бюро общественнаго призрѣнія. Но національная гвардія съ бранью и угрозами сама приступаетъ къ дѣлежу и каждый уходитъ домой съ своей порціей награбленныхъ куръ и зайцевъ.
«Я бы не кончилъ, говоритъ Тэнъ, если бы захотѣлъ перечислить всѣ бунты, когда магистраты городовъ бывали принуждены допустить или даже одобрить захваты толпы, закрывать церкви, изгонять или сажать въ тюрьму священниковъ, уничтожать октруа, издавать таксу на хлѣбъ, допускать повѣшеніе, или избіеніе хлѣбниковъ, торговцевъ хлѣбомъ, духовныхъ лицъ, дворянъ и офицеровъ. Приведемъ вкратцѣ одинъ изъ такихъ случаевъ».
Паскалисъ, адвокатъ при Эскомъ парламентѣ, въ прощальной рѣчи при распущеніи этого учрежденія выразилъ сожалѣніе объ ослѣпленіи народа, «экзальтированнаго прерогативами, опасность которыхъ онъ не сознаетъ». Очевидно это измѣнникъ: 80 человѣкъ національной гвардіи подъ предводительствомъ президента мѣстнаго клуба хватаютъ Паскалиса и кстати еще одного землевладѣльца и сажаютъ ихъ въ тюрьму. Муниципалитетъ ничего не имѣетъ противъ ареста, но не хочетъ предать арестованныхъ народной юстиціи и вызываетъ изъ Марсели 400 швейцарцевъ полка Эрнеста и 400 національныхъ гвардейцевъ. Но вмѣстѣ съ ними приходитъ изъ Марсели всякій сбродъ, который требуетъ выдачи головою арестованныхъ. Является на мѣсто прокуроръ департамента, который требуетъ отъ командира воинскаго отряда, чтобы онъ защитилъ плѣнниковъ, но его хватаютъ и уводятъ, грозя его жизни. Являются три члена муниципалитета, въ своихъ лентахъ — командиръ проситъ у нихъ разрѣшенія прибѣгнуть къ оружію, ибо безъ этого разрѣшенія онъ не имѣетъ права вынуть мечъ изъ ноженъ. Но члены управы уклоняются отъ отвѣтственности. И вотъ 800 человѣкъ вооруженныхъ стоятъ съ ружьемъ около тюрьмы съ опредѣленнымъ порученіемъ, три раза повтореннымъ муниципалитетомъ: не выдавать плѣнниковъ небольшой толпѣ негодяевъ. Но на ихъ глазахъ толпа хватаетъ членовъ управы и, приставивъ къ ихъ груди оружіе, заставляетъ ихъ подписать приказъ выдать плѣнныхъ. Толпа тутъ же становится обвинителемъ, судьею и палачомъ.
Главными стимулами, помимо религіознаго фанатизма, пробуждающагося, несмотря на всеобщее братаніе, въ областяхъ, гдѣ живутъ смѣшанно католики и протестанты — являются забота о насущномъ хлѣбѣ и корысть. Подъ этими рубриками помѣщено у Тэна множество любопытныхъ фактовъ, характеризующихъ тогдашнее состояніе Франціи. Особенно интересны тѣ случаи, когда толпа, опасаясь, что у нея не хватитъ хлѣба на зиму, становясь законодателемъ, устанавливала цѣны не только на съѣстные припасы, но и на товары, на издѣлія ремесленниковъ, на трудъ рабочихъ и должностныхъ лицъ; и такія распоряженія смѣняются постановленіями, чтобы священники служили обѣдню въ такомъ-то часу, вѣнчали и хоронили даромъ, выходили изъ дому только для того, чтобы читать бревіарій, держали при себѣ только благоразумныхъ (sages) служанокъ не моложе 50 лѣтъ и не посѣщали рынковъ и ярмарокъ.
Страхъ остаться безъ хлѣба — говоритъ Тэнъ — представляетъ только острую форму другой болѣе общей страсти — жажды пріобрѣтенія или желанія ничего не уступать изъ своего имущества. Этотъ инстинктъ подвергался при старомъ порядкѣ наиболѣе часто обидамъ и потому теперь наиболѣе сильно обнаруживается. Первое проявленіе его сметаетъ всѣ обязательства по отношенію къ государству, къ духовенству и дворянству. Въ глазахъ народа всѣ эти обязательства погашены и отмѣнены. Въ этомъ вопросѣ у народа составилось всеобщее и опредѣленное убѣжденіе: для пего въ этомъ и заключается революція. У него нѣтъ болѣе кредиторовъ, онъ не хочетъ ихъ знать, во всякомъ случаѣ не хочетъ имъ платить и прежде всего не хочетъ платить никакихъ податей.
А такъ какъ Національное собраніе, уступивъ напору, отмѣнило косвенные налоги, то все бремя падаетъ на прямой налогъ, который народъ не платитъ и который поэтому поступаетъ въ такихъ малыхъ размѣрахъ, что въ первый годъ казна получила вмѣсто 189 милліоновъ только 34, а вмѣстѣ съ патріотическимъ налогомъ и патріотическимъ даромъ — 44 милліона, при чемъ, по расчетамъ Тэна, двѣ трети этой суммы были уплачены бывшими привилегированными классами{46}.
Не лучше относится народъ къ новымъ налогамъ. Національное собраніе обращается къ нему съ увѣщаніями, что онъ можетъ и долженъ ихъ уплачивать. На самомъ дѣлѣ онъ въ состояніи ихъ уплачивать, будучи освобожденъ отъ десятины, отъ феодальныхъ повинностей, отъ налога на соль, на вино и октруа.
Къ несчастью, новый поземельный налогъ на 1791 годъ распредѣленъ Національнымъ собраніемъ между департаментами лишь въ іюнѣ 1791 года: департаменты и дистрикты занимаются его дальнѣйшимъ распредѣленіемъ въ теченіе всей второй половины года. Но остается самое трудное дѣло: распредѣленіе налога общиной между плательщиками. Народъ избиваетъ членовъ управы, которые имѣютъ смѣлость публиковать податные списки; женщины вырываютъ у нихъ списки и рвутъ ихъ; въ деревняхъ въ сборщиковъ бросаютъ камнями или брѣютъ имъ голову и водятъ такъ по деревнѣ. Подати распредѣляются крайне неравномѣрно; бывшихъ дворянъ облагаютъ податью, превышающей чистый доходъ; въ городахъ же дома, даже фабрики оцѣнены какъ незастроенныя земли перваго разряда, такъ что налогъ съ нихъ ничтоженъ.