Одновременно съ этимъ на площадяхъ Парижа провозглашалась конституція и толпа плясала вокругъ «древа свободы», украшеннаго трехцвѣтными знаменами.
12 Провозглашеніе конституціи на площади «Рынка невинныхъ» (Marché des Innocents). 14 сентября 1791 г.
Французская революція вступила во вторую свою фазу!
Заканчивая первый томъ своей исторіи революціи, Тэнъ слѣдующимъ сравненіемъ характеризуетъ эти двѣ ея фазы. Есть одна странная болѣзнь, встрѣчающаяся обыкновенно въ бѣдныхъ кварталахъ. Какой — нибудь рабочій, надорванный трудомъ и плохо питаемый, начинаетъ пить; всякій день онъ напивается сильнѣе и болѣе крѣпкими напитками. Черезъ нѣсколько лѣтъ вся его нервная система, уже ослабленная постомъ и чрезмѣрно возбужденная, приходитъ въ совершенное разстройство. Наступаетъ, наконецъ, часъ, когда мозгъ, пораженный внезапнымъ ударомъ, не въ состояніи болѣе приводить въ движеніе мускульный механизмъ; тщетно повелѣваетъ онъ, — его не слушаютъ; каждый членъ, каждый суставъ, каждый мускулъ, дѣйствуя отдѣльно и за себя, конвульсивно содрогается безсвязными движеніями. Между тѣмъ, человѣкъ веселъ; онъ считаетъ себя милліонеромъ, королемъ, онъ воображаетъ себя всѣми любимымъ и почитаемымъ; онъ не чувствуетъ того зла, какое причиняетъ себѣ, не понимаетъ совѣтовъ, которые ему даютъ, онъ отвергаетъ предлагаемыя лекарства, онъ кричитъ и поетъ цѣлые дни, а главное — пьетъ болѣе, чѣмъ когда-либо. Подъ конецъ лицо его омрачается, глаза наливаются кровью. Сіяющія видѣнія уступили мѣсто чудовищнымъ и чернымъ призракамъ; онъ видитъ кругомъ себя лишь угрожающія лица измѣнниковъ, которые прячутся, чтобъ неожиданно наброситься на него, убійцъ, поднимающихъ руку, чтобъ его зарѣзать, палачей, которые готовятъ для него разныя, пытки, и ему чудится, что онъ ходитъ въ лужѣ крови. Тогда онъ бросается на другихъ и чтобъ не быть убитымъ, онъ самъ убиваетъ. Нѣтъ человѣка страшнѣе его, потому что самый бредъ его поддерживаетъ; его сила неимовѣрна, его движенія неожиданны, и онъ, не чувствуя того, выноситъ такія лишенія и поврежденія, отъ которыхъ бы погибъ здоровый человѣкъ. Такъ и Франція, изнуренная голодомъ при монархіи, опьяненная дурнымъ хмелемъ — Общественнаго договора — и множествомъ другихъ горячительныхъ и поддѣльныхъ напитковъ, внезапно поражена параличомъ мозга… Переживши періодъ восторженнаго бреда, она теперь вступаетъ въ періодъ бреда мрачнаго. И вотъ она готова все совершить, все претерпѣть, — готова на неслыханные подвиги и отвратительныя звѣрства, какъ скоро ея руководители, заблуждающіеся вмѣстѣ съ ней, укажутъ ей врага или преграду ея ярости».
Кто удивится этому сравненію, тотъ пусть прочтетъ у самого Тэна страницу за страницей описаніе тѣхъ буйствъ и звѣрствъ, которыя нанизаны въ его разсказѣ, и пусть приметъ во вниманіе, что Тэнъ воспользовался лишь малой долей того, что находилъ въ своихъ источникахъ.
Но дѣло не въ вышеприведенной метафорѣ, а въ томъ новомъ свѣтѣ, который Тэнъ внесъ въ исторію революціи съ помощью историческихъ данныхъ, почерпнутыхъ имъ впервые изъ пожелтѣвшихъ листовъ, сохранившихъ на себѣ отраженіе пережитыхъ страданій. Дѣло въ неотразимомъ выводѣ, который сдѣлалъ Тэнъ изъ собранныхъ и сгруппированныхъ имъ фактовъ. Пока въ Національномъ собраніи раздавались краснорѣчивыя пренія и его комиссіи прилагали новые культурные принципы къ гражданскому законодательству, страна впадала въ полное варварство. Ученые механики, призванные къ обновленію стараго государственнаго механизма, только развинтили его и Франція впала въ то естественное состояніе, которое Гоббсъ опредѣлялъ войною всѣхъ противъ каждаго. Свобода обратилась въ анархію, а анархія всегда заключаетъ въ себѣ терроръ. Такъ было и во Франціи. Но сначала это былъ терроръ неорганизованный, — терроръ грубыхъ страстей и дикихъ инстинктовъ массы. А изъ него мало-по-малу выработался терроръ организованный, систематическій. Этотъ процессъ изображенъ Тэномъ въ слѣдующемъ томѣ, озаглавленномъ у него вторымъ томомъ революціи.
Глава четвертая
Завоеваніе Франціи якобинцами
1. Законодательное собраніе
Паденіе «стараго порядка» сопровождалось, какъ показалъ Тэнъ въ первомъ томѣ своей исторіи революціи, анархіей, принявшей террористическій характеръ. Но эта анархія, поддерживаемая попустительствомъ, а иногда и прямымъ участіемъ властей, еще не представляла собою организованнаго террора, не имѣя соотвѣтствующихъ для этой роли вождей. Скоро однако выдвинулись изъ слѣпой и дикой толпы вожди систематическаго и организованнаго террора, съ появленіемъ которыхъ французская революція вступаетъ въ новый періодъ. Этими вождями явились якобинцы. Выясненіе ихъ связи съ революціонной анархіей и ихъ роль въ превращеніи этой анархіи въ систематическій терроръ составляетъ новую заслугу Тэна по исторіи французской революціи. Сообразно съ значеніемъ, которое Тэнъ придалъ якобинцамъ въ ея исторіи, онъ измѣнилъ и обычное ея построеніе. Вмѣсто распредѣленія фактовъ по очереди законодательныхъ собраній — Національнаго, Законодательнаго и Конвента, Тэнъ разбилъ исторію революціи на двѣ эпохи — эпоху анархіи и эпоху якобинскаго господства. Послѣдней онъ посвятилъ два тома, разсматривая въ одномъ эпоху установленія этого господства — или, какъ Тэнъ выражается — завоеваніе Франціи якобинцами, въ другомъ господство ихъ до конца террора.
Кто же такіе якобинцы? Это понятіе представлялось довольно неопредѣленнымъ: подъ нимъ можно было подразумѣвать членовъ якобинскаго клуба въ Парижѣ и провинціальныхъ клубовъ, находившихся съ нимъ въ сношеніяхъ (афилированныхъ), или членовъ Конвента, входившихъ въ составъ партіи монтаньяровъ, или въ болѣе обширномъ смыслѣ сторонниковъ политики террора. Благодаря Тэну понятіе якобинца получило новое, весьма характерное значеніе историческаго типа, до извѣстной степени объединяющаго разныя его проявленія. Дѣло въ томъ, что Тэнъ далъ понятію якобинца психологическую подкладку. Въ виду этого якобинецъ становится историческимъ дѣятелемъ опредѣленнаго пошиба въ исторіи революціи; съ другой стороны его значеніе расширяется, такъ какъ къ этому типу могутъ подходить разныя лица другихъ эпохъ и народностей.
Еще задолго до того времени, когда Тэнъ приступилъ къ изображенію «Происхожденія современной Франціи», онъ задумывался надъ значеніемъ якобинца въ исторіи революціи.
«Насколько необходимъ психологическій анализъ пуританина, чтобы понять англійскую революцію 1649 г., настолько существенна психологія якобинца для объясненія революціи 1789 года», — писалъ Тэнъ въ предисловіи къ своему сочиненію «Объ умѣ».
Тэнъ не забылъ своего замѣчанія, когда принялся за исторію французской революціи, и руководился имъ какъ основнымъ положеніемъ. Какъ бы ни расходились взгляды критиковъ въ оцѣнкѣ этого труда, въ одномъ не можетъ быть никакого разногласія, — что Тэнъ внесъ въ изученіе исторіи французской революціи психологію, какъ новое научное орудіе. Не случайно, какъ у другихъ писателей, являются у него здѣсь психологическія наблюденія — по принципу и систематически прибѣгаетъ онъ къ психологіи для объясненія событій и людей. Прежде, чѣмъ описывать намъ историческую роль якобинцевъ, передавать намъ ихъ рѣчи и убѣжденія, или оцѣнивать ихъ политическую программу, Тэнъ вводитъ насъ въ ихъ внутренній міръ, раскрываетъ передъ нами источникъ ихъ рѣчей и дѣйствій, объясняетъ, какъ сложился ихъ духовный складъ.
Въ трехъ направленіяхъ проявляется предъ нами психологическая работа Тэна въ исторіи якобинцевъ: въ характеристикѣ отдѣльныхъ лицъ — Робеспьера, Дантона, Марата; въ коллективной психологіи, т.-е. въ описаніи настроенія цѣлыхъ группъ и массъ; наконецъ, въ изображеніи и объясненіи якобинца, какъ общаго типа. Эта послѣдняя задача представляетъ собою самую оригинальную и выдающуюся сторону исторической психологіи Тэна. Другіе историки выдавали якобинцевъ за патріотовъ, или соціальныхъ реформаторовъ, или политическихъ фанатиковъ. Тэнъ разсматриваетъ ихъ прежде всего, какъ натуралистъ, и видитъ въ нихъ особую психическую разновидность. У другихъ историковъ они являются, какъ передовая или какъ крайняя партія, которая только степенью своего патріотизма или фанатизма отличается отъ прочихъ приверженцевъ революціи; у Тэна якобинцы рельефно выдѣляются изъ всей массы французскаго народа, такъ какъ отличаются отъ него своимъ психическимъ строеніемъ.