Такое нарушеніе умственнаго равновѣсія случилось и съ якобинцами, вслѣдствіе внезапнаго возвышенія ихъ къ безграничной власти. Но въ психическомъ строѣ якобинцевъ коренились условія для помѣшательства еще болѣе рокового по своимъ послѣдствіямъ. Какъ чутье дѣйствительности, такъ и понятіе справедливости нуждается въ психическомъ равновѣсіи, чтобы сохранить силу надъ человѣкомъ; но и чувство справедливости также было искажено у якобинцевъ.
Якобинцы выводятъ свое право на деспотическую власть изъ Общественнаго договора, въ силу котораго всѣ участники договора состоятъ равноправными членами суверена. Но якобинецъ не удовлетворяется приходящейся на него долею верховной власти; свою царственную власть онъ готовъ дѣлить только съ своими единомышленниками. Всѣ прочіе, не вполнѣ примыкающіе къ его партіи, лишаются своей доли верховной власти, которая цѣликомъ переходитъ къ якобинцамъ. Такимъ образомъ догматъ, провозглашающій народовластіе, на дѣлѣ приводитъ къ диктатурѣ меньшинства, къ безграничной, непогрѣшимой власти пяти — шести тысячъ парижскихъ якобинцевъ надъ Франціей.
Мало того, всякій, кто отвергаетъ якобинскую теорію, представляется негодяемъ, общественнымъ злодѣемъ, врагомъ народа. Оттого диктатура влечетъ за собою проскрипцію. Диктатура якобинцевъ не есть только господство меньшинства надъ большинствомъ, это господство честнаго и чистаго меньшинства надъ порочной и негодной толпой. Въ силу якобинской теоріи французскій народъ распадается на два класса: съ одной стороны, аристократы, фанатики, эгоисты, порочные люди, короче — всѣ плохіе граждане; съ другой стороны — патріоты, философы, люди добродѣтельные, т.-е. всѣ члены якобинской секты. Отсюда новый мотивъ для надменности якобинца. Такъ какъ онъ воплощаетъ въ себѣ добродѣтель, то всякій противникъ его преступенъ. На добродѣтели лежитъ обязанность противодѣйствовать пороку, и отсюда ясна цѣль якобинскаго правительства. Она должна заключаться въ томъ, «чтобы подчинять дурныхъ добрымъ или, что гораздо короче, истребить дурныхъ; въ виду этого слѣдуетъ примѣнять въ самыхъ широкихъ размѣрахъ конфискацію, заключеніе, ссылку, разстрѣляніе, утопленіе и гильотину. Противъ измѣнниковъ все дозволено и похвально. Якобинецъ, канонизировавъ свои убійства, убиваетъ изъ «любви къ ближнему». «Такъ, — заключаетъ Тэнъ, — завершается этотъ психологическій типъ тѣмъ самымъ способомъ, какимъ средневѣковой богословъ становился инквизиторомъ. Чрезвычайные контрасты сливаются въ образованіи якобинскаго типа: это — безумецъ, обладающій логикой; чудовище, признающее въ себѣ совѣсть; подъ гнетомъ его теоріи и гордости въ немъ развилась двойная уродливость — ума и сердца; онъ утратилъ здравый смыслъ и онъ извратилъ свой нравственный смыслъ. Не спуская глазъ съ своихъ отвлеченныхъ формулъ, онъ пересталъ видѣть дѣйствительныхъ людей; въ силу постояннаго самовосхищенія, онъ сталъ признавать въ своихъ противникахъ и даже соперникахъ лишь преступниковъ, достойныхъ казни. На этомъ склонѣ ничто не можетъ его удержать; называя вещи на-выворотъ, онъ извратилъ въ себѣ драгоцѣнныя понятія, которыя возвращаютъ насъ на почву истины и справедливости. Никакой свѣтъ уже не проникнетъ болѣе въ глаза тѣхъ, кто принимаетъ свое ослѣпленіе за прозорливость; никакое угрызеніе совѣсти не смущаетъ души того, кто возвелъ свое варварство въ патріотизмъ и свои преступленія въ долгъ».
Таково психологическое объясненіе произростанія якобинскаго типа у Тэна со всѣми корнями этого роста — властолюбіемъ и самомнѣніемъ, наклонностью къ разсудочному доктринерству, излюбленной теоріей народовластія и во имя ея съ захватомъ диктатуры надъ народомъ и — наконецъ — патологическимъ искривленіемъ типа, съ бредомъ величія, жаждою крови и маніей убійства (l’idée homicide). Гамма элементовъ полная или почти полная; нужно принять въ разсчетъ еще элементъ страха, которымъ Мишле односторонне объяснялъ весь терроръ (la peur faisait la terreur), и вліяніе котораго самъ Тэнъ такъ мастерски выставилъ, какъ мы увидимъ, въ своихъ характеристикахъ якобинскихъ комиссаровъ.
Эта характеристика якобинскаго типа сопровождается у Тэна весьма цѣннымъ дополненіемъ — изслѣдованіемъ о томъ, въ какихъ слояхъ общества преимущественно набиралось якобинство, и какое вліяніе имѣла степень образованія на предрасположеніе отдѣльныхъ лицъ къ якобинскимъ идеаламъ. Этотъ трудъ Тэна представляетъ собою оригинальную попытку создать новую науку соціальной психологіи, характеризовать психическій складъ отдѣльныхъ народныхъ слоевъ, указать мѣстныя условія, благопріятствовавшія произростанію извѣстнаго политическаго типа въ народномъ организмѣ. Въ своей попыткѣ составить, такъ сказать, очеркъ распространенія якобинской фауны во Франціи Тэнъ въ замѣчательной степени проявилъ въ тѣсномъ взаимодѣйствіи двѣ выдающіяся способности, столь рѣдко встрѣчающіяся въ одномъ ученомъ — тонкій психологическій анализъ и мѣткій глазъ статистика, дѣлающій свои обобщенія на основаніи кропотливыхъ, систематически веденныхъ изысканій.
* * *
Оказывается, что никакой классъ, никакія житейскія условія не гарантируютъ людей вполнѣ отъ психологическихъ дефектовъ и отъ увлеченія ложными теоріями. Среди якобинцевъ мы встрѣчаемъ юриста, генеральнаго адвоката при Парижскомъ парламентѣ, Эро де Сешелля, «протеже королевы», одного изъ предсѣдателей этого парламента Лепельтье Сенъ-Фаржо, богатѣйшаго собственника Франціи, генерала родомъ изъ владѣтельныхъ принцевъ Германіи, Charles de Hesse и даже принца крови, четвертый «персонажъ» послѣ короля, герцога Орлеанскаго.
Всего менѣе благопріятенъ для произростанія якобинскаго типа противоположный, нижній слой народа. Крестьянамъ и чернорабочимъ, — говоритъ Тэнъ, — мысль которыхъ, отяжелѣвъ отъ механическаго труда, не идетъ далѣе горизонта ихъ деревни, поглощена заботой о ежедневномъ хлѣбѣ, всякая отвлеченная теорія непонятна. Если они слушаютъ догмы новаго катехизиса, то такъ, какъ они слушали догмы стараго, не понимая ихъ. У нихъ органъ, ухватывающій «абстракціи», не развитъ. Если вы ихъ поведете въ клубъ, они тамъ заснутъ. Чтобы ихъ пробудить, имъ нужно заявить о возстановленіи десятины и феодальныхъ правъ. Ихъ можно увлечь только на какой нибудь погромъ; а впослѣдствіи, когда якобинцы въ Конвентѣ захотятъ отобрать у нихъ хлѣбъ или подвергнуть его таксѣ, они проявятъ при республикѣ такое же сопротивленіе, какъ при королѣ.
Наиболѣе благопріятную почву для разведенія якобинства представляли, — по наблюденіямъ Тэна, — нижній слой буржуазіи и верхній, приближающійся къ ней, слой народа. И то отсюда надо исключить всѣхъ людей установившихся, семейныхъ и зрѣлыхъ, которымъ практика жизни внушила недовѣріе къ себѣ и ко всякой теоріи. Остается меньшинство, очень незначительное меньшинство, безпокойное и жаждущее перемѣнъ; съ одной стороны, люди мало привязанные къ своей профессіи или занимающіе въ ней лишь второстепенное положеніе, дебютанты, еще не укрѣпившіеся въ ней, кандидаты, еще не принятые въ нее; съ другой стороны люди по темпераменту не стойкіе, всѣ тѣ, кого выбила изъ колеи пронесшаяся буря — упраздненіемъ монастырей и схизмой въ церкви; въ администраціи, финансовомъ вѣдомствѣ, въ арміи, въ различныхъ общественныхъ и частныхъ карьерахъ — преобразованіемъ учрежденій, передвиженіемъ кліентовъ и патронажа. Такимъ способомъ, многіе, которые въ обыкновенное время остались бы смирно на своихъ мѣстахъ, перекочевали въ политику и безумствуютъ. На первомъ планѣ здѣсь тѣ, кого полученное ими риторическое образованіе сдѣлало способными понять отвлеченный принципъ и вывести изъ него послѣдствія, но которые, не обладая практической подготовкой и заключенные въ узкій кругъ мѣстныхъ интересовъ, не въ состояніи точно представить себѣ большое сложное общество и условія его жизни. У нихъ достаточно таланта, чтобы сказать рѣчь, написать газетную статью, брошюру, докладъ болѣе или менѣе напыщеннымъ и догматическимъ слогомъ; нѣкоторые изъ нихъ въ этомъ дѣлѣ окажутся краснорѣчивыми, но не далѣе. Къ этому числу относятся адвокаты, нотаріусы, пристава, бывшіе мелкіе судьи и стряпчіе изъ провинціи, наполняющіе двѣ трети Законодательнаго собранія и Конвента и играющіе тамъ первыя роли; врачи и фельдшера изъ мелкихъ городовъ, какъ Бо, Левассеръ и Бодо; литераторы второго и третьяго разряда, какъ Бареръ, Луве, Гара, Манюэль и Ронсенъ; учителя гимназіи, какъ Луше и Роммъ; надзиратели, какъ Леонаръ Бурдонъ; газетчики, какъ Бриссо, Демуленъ и Фреронъ; актеры, какъ Колло д’Эрбуа; артисты, какъ Сержанъ; бывшіе монахи, какъ ораторіанецъ Фуше и капуцинъ Шабо; священники, болѣе или менѣе скинувшіе рясу, какъ Лебонъ, Шаль, Лаканаль и Грегуаръ; студенты, только что выпущенные, какъ Сенъ-Жюстъ, Моне, Русселенъ и Жюльенъ; однимъ словомъ умы, плохо воздѣланные, у которыхъ запавшая въ нихъ теорія тотчасъ заглушитъ благія сѣмена и разростется какъ крапива. Присоедините къ нимъ шарлатановъ и авантюристовъ отъ Фоше и Клоца до Шалье и Марата и всю эту толпу бѣдствующихъ болтуновъ, которые щеголяютъ своими пустыми мыслями, своимъ разочарованіемъ и своими притязаніями но улицамъ большихъ городовъ.